Девушки из Шанхая
Шрифт:
— Как ты могла? Как ты могла со мной так поступить? Ты же знала, что я любила его.
— Знала, — признает она. — З. Ч. находил это забавным — то, как ты таращилась на него, пока позировала, как ты пришла умолять его о помощи. Я ужасно себя чувствовала.
Я отшатываюсь. Предательство на предательстве.
— Это очередная твоя ложь.
— Разве? Даже Джой это увидела: у кого из нас на обложке «Возрождения Китая» красное лицо крестьянки, а кого нарисовали с любовью?
Перед моими глазами проплывают картинки из прошлого: Мэй кладет голову на грудь З. Ч., пока они танцуют, З. Ч. скрупулезно вырисовывает каждую ее прядку, раскладывает
— Прости, — говорит она. — Это было жестоко. Я знаю, что ты все эти годы хранила его образ в своем сердце, но ведь даже тогда это было всего лишь девичьей влюбленностью. Разве ты этого сама не понимаешь? Мы с ним… — Ее голос прерывается. — У тебя с Сэмом была вся жизнь. У нас с З. Ч. — несколько недель.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Я знала, как ты к нему относишься, потому и не сказала. Не хотела причинять тебе боль.
И тут я понимаю то, что было перед моим носом все эти двадцать лет:
— З. Ч. — отец Джой.
— Кто такой З. Ч.?
Этот голос не хотим слышать ни я, ни моя сестра. Я поворачиваю голову и вижу Джой, стоящую в дверях кухни. Ее глаза подобны черным галькам в глубине вазы с нарциссами. Ее взгляд — холодный, неумолимый — говорит мне, что она слушала нас слишком долго. Я потрясена смертью Сэма и историей нашей жизни в изложении Мэй, но при мысли о том, что моя дочь слышала нашу ссору, меня охватывает абсолютный ужас. Я делаю два шага по направлению к Джой, но она отодвигается от меня.
— Кто такой З. Ч.? — повторяет она.
— Он твой настоящий отец, — отвечает Мэй. В ее голосе звучит любовь и нежность. — А я на самом деле — твоя мать.
Мы стоим неподвижно, подобно статуям. Я вижу нас с Мэй с точки зрения Джой. Первая мать — пытавшаяся научить свою дочь китайской покорности и американской успешности, одетая в старую сорочку, с покрасневшим от слез, горя и ярости лицом; и вторая мать, сверкающая, элегантная, всю жизнь баловавшая свою дочь подарками и познакомившая ее с блеском и роскошью Хаолайу.Несмотря на все события сегодняшнего вечера, на ее лице написано облегчение — она освободила себя от тайн, отягощавших ее последние два десятилетия. Мы с сестрой спорили из-за того, кто наденет эти туфли, кому лучше живется и кто умнее и симпатичнее, но в этот раз у меня нет ни единого шанса. Я знаю, кто победит. Я гадала, какой будет моя судьба. Потери сына и мужа оказалось недостаточно. По моим щекам катятся слезы худшей потери в моей жизни.
Когда наши волосы побелеют
Я лежу в постели, ощущая, что в моей груди появилась огромная дыра. Я чувствую себя уничтоженной. За стеной о чем-то шепчутся Мэй и Джой. Позже голоса становятся громче и хлопает дверь, но я не выхожу туда, чтобы сразиться за свою дочь. У меня не осталось сил сражаться. Возможно, их никогда и не было. Наверное, Мэй была права. Я слабая. Наверное, я всегда была испуганной жертвой, фужэнь.Мы с Мэй выросли в одном доме, у одних родителей, но она всегда умела позаботиться о себе. Она хваталась за все подворачивающиеся возможности — моя готовность взять Джой, предложение о работе Тома Габбинса и то, во что это вылилось, ее постоянная жажда развлечений. Я же принимала все, что со мной случалось, считая это проявлениями неудачной судьбы.
Позже в ванной включают воду и спускают воду в туалете. Я слышу, как Джой хлопает дверцами своего шкафа в чулане.
Я знаю, что худшими качествами Дракона во мне являются упрямство и гордыня. Рассерди женщину-Дракона — и небо падет на землю. Небо в самом деле пало этой ночью. Я должна сказать Джой, что она всегда будет моей дочерью и, как бы она ни относилась ко мне, к Сэму, к своей тетушке, я всегда буду любить ее. Я объясню ей, как ее любили и защищали и как я горжусь ею, вступающей в новую жизнь. Я десять тысяч раз надеюсь, что она простит меня. Что касается Мэй, я не знаю, смогу ли я простить ее, да и хочу ли я этого вообще. Я даже не знаю, хочу ли я поддерживать с ней какие-либо отношения в будущем, но уверена, что должна дать ей шанс объяснить все еще раз.
Мне следовало бы отправиться на веранду, разбудить их и поговорить об этом прямо сейчас, но уже поздно, за стеной царит тишина, и этой ночью уже и так слишком многое случилось.
— Проснись! Проснись! Джой убежала!
Я открываю глаза и вижу, что моя сестра с безумным видом трясет меня. Я сажусь, в моем теле пульсирует страх.
— Что?
— Джой. Она сбежала.
Я вскакиваю и бегу на веранду. Обе постели измяты. Я глубоко вдыхаю и пытаюсь расслабиться.
— Может, она ушла гулять. Может, отправилась на кладбище.
Мэй трясет головой. Взглянув на смятый листок у себя в руках, она говорит:
— Я нашла это на постели, когда проснулась.
Разгладив листок, Мэй подает его мне.
Мама, теперь я не понимаю, кто я. Я не понимаю эту страну. Я ненавижу ее за то, что она убила папу. Знаю, ты считаешь, что я ничего не знаю и делаю глупости. Возможно, но мне следует найти ответы на свои вопросы. Может быть, мой дом на самом деле в Китае. После всего того, что тетя Мэй рассказала мне прошлой ночью, думаю, мне следует найти своего настоящего отца. Не волнуйся за меня, мама. Я верю в Китай и во все, что председатель Мао делает для страны. Джой.
Глубоко вдохнув, я чувствую, как мое сердце замедляет свой бег. Я знаю, что Джой не могла в самом деле иметь в виду то, что написала. Она Тигр. Порывы, вспышки — это черта ее характера. Это письмо является результатом именно такой вспышки, потому что она просто не может сделать то, о чем написала. Но Мэй, похоже, всему верит.
— Она правда сбежала? — спрашивает Мэй, когда я поднимаю взгляд от письма.
— Я не беспокоюсь, и ты тоже не должна тревожиться.
Меня раздражает, что она начинает день в более драматическом ключе, чем тот, который я планировала для нашего разговора, но я ободряюще касаюсь ее руки, стараясь добиться хотя бы какого-то подобия спокойствия.