Девушки с палаткой
Шрифт:
– Она поступила ещё вчера, – продолжала докладывать санитарка, не отрываясь от дел, – сначала была напугана, вся в истерике… Теперь вообще молчит, отвернулась, ни с кем не желает разговаривать… Сейчас под капельницей спит лежит. – Не поднимая головы, Наина с усилием тёрла пол, подходила к ведру, отжимала тряпку и снова грубо шлёпала ею о линолеум. – Единственное, чего сказала, пока везли в неотложке: «Помогите сестре». А сестра где-то на речке осталась… Говорят, нашли уже… Правда, без сознания.
Санитарка прервала уборку, вытянула шею из дверного проёма, прищурилась, заговорщицки произнесла:
– Вон он идёт! Журналист! – Молодой мужчина с сумкой через плечо – скорее
– Вижу, пока меня не было, у вас тут прямо мексиканские страсти разыгрались… – сказала Олеся, после чего с руками в карманах побрела по коридору. Проходя мимо четырнадцатой она притормозила, затем сделала шаг назад. Поначалу она колебалась, планируя двинуться дальше, но дверь была заманчиво приоткрыта, тогда она бесшумно туда скользнула.
В двухместной палате царила тишь в отличие от остальных многолюдных палат-муравейников. На данный момент пациентка обитала в ней одна – под одеялом угадывались очертания загипсованного плеча. Видно было, что повёрнута она лицом к стене, на голову был накинут край одеяла. Капельница израсходовалась где-то наполовину – Олеся её проконтролировала, наклонилась над больной, замерла… Эффекта от зрелища, такого же, как в реанимации, не произошло – неродная сестра скучно сопела, выставив напоказ спину. Медсестра так же осторожно прикрыла за собой дверь и лицом к лицу столкнулась с заведующим отделением в сопровождении подтянутого седовласого мужчины с папкой в руках.
– Идите занимайтесь своей работой, Лопухина! – прошипел заведующий.
Олеся втянула голову в плечи, взяв курс на пост, по ходу наблюдая, как эти двое представительно вплывают в четырнадцатую палату. Наина по-шпионски выглянула из туалета, так же следя за ними – на весь коридор было слышно, как изо всех сил хлещет вода, наполняя ведро.
За время рабочего дня Олеся выяснила, что двадцатидвухлетнюю Татьяну Маркус привезли с перелом ключицы, многочисленными вывихами, ссадинами, незначительными ожогами после двухмесячных поисков. Сёстры пропали ещё в июне. Под подозрение сразу попал отец-алкоголик – его до сих пор содержали в следственном изоляторе. Старшую, Татьяну Маркус, обнаружили в шоковом состоянии, когда она выползала к загородной трассе, идущей вдоль леса, где её и подобрали случайно проезжающие мимо люди. Позднее в реанимацию в бессознательном состоянии была доставлена вторая девушка по имени Марьяна.
Юная пациентка отрешённо изучала потолок, когда в палату вошла светловолосая тридцатилетняя медсестра в голубом костюме со стеклянным флаконом в руках, на дне которого пестрила смесь таблеток и капсул. Торчащая из горлышка картонная полоска гласила: «Маркус».
– Тебя ведь Таней зовут? – Олеся поставила флакон на тумбочку. – Все эти таблетки прими прямо сейчас.
Девушка насупилась и следила за перемещением медсестры, двигая только зрачками.
– Почему ты не хочешь общаться со следователем? – Медсестра уходить не торопилась, руки нырнули в карманы – она наклонила голову на бок, наблюдая за реакцией травмированной. Может она и лезла не в своё дело, но считала, что это дело общественное – наказать виновных. Маркус не удосужилась ответить ни на один вопрос. Когда Олеся сделала попытку снова открыть рот, девушка психованно отвернулась к стене, привычно натянув одеяло на спину. Медсестре ничего не оставалось, как направиться к выходу, но в
– Видела твою сестру…
Маркус внезапно обернулась. Олеся сообразила, что нашла рычаг воздействия и сделала вид, что продолжает удаляться.
– Как она? – Чудо произошло – единственная пациентка четырнадцатой палаты заговорила нормальной человеческой речью впервые за время пребывания на больничной койке. – Мне никто про сестру ничего не рассказывает… Все только вопросы задают!
Лопухина вернулась назад.
– Врачи говорят: выкарабкается, молодой организм, – попыталась утешить она.
На самом деле Олеся врала, потому что понятия не имела – как она. Сотрудники реанимации говорили о чём угодно: о яблоках, о загаре, о предбаннике ада, но только не о состоянии несчастной и не о дальнейших прогнозах. На секунду она задержалась в ожидании ответной реакции, но видя, как Маркус недовольно раздувает ноздри, развернулась и исчезла за дверью.
Контакт с этой девочкой был установлен, главное, не суетиться вокруг неё. Против сестёр было совершено преступление и до сих пор не установлено – кто же виновник. Сёстры молчали: одна в связи с тем, что пребывала в бессознательном состоянии, другая не хотела ни с кем сотрудничать. Отец обратился с заявлением об их исчезновении спустя две недели, как будто это было в порядке вещей, что дочери внезапно исчезли из частного дома без вещей, без денег, без телефонов… Он мялся и не настаивал на розыске: не кричал, не поторапливал… И заявление писал будто для галочки: ну, когда у вас появится время, между делом поищите, а то дочки куда-то запропастились, не понятно только куда…
Учитывая показания соседей и характеристику одинокого родителя-алкоголика его же первым и забрали. Отец запутал всё следствие: на одном допросе он кричал, что не имеет к этому ни малейшего отношения, а на следующем рыдал, сокрушался и твердил, что в этом его вина.
Фотографии девочек силами волонтёров были развешаны по всему городу, но только обе как в воду канули. Не объявился ни один адекватный свидетель, не считая мнительных жителей с воспалённым воображением, которым всякое мерещится. И только по прошествии двух месяцев в службу спасения позвонила пара, проезжающая мимо лесного массива, находящегося на достаточно приличном расстоянии от места проживания сестёр, и сообщила, что на обочине они подобрали измождённую, голодную девушку в оборванном тряпье. Та находилась в состоянии сильного возбуждения и всё показывала в сторону леса, дескать, в густой чаще осталась её сестра.
Вечером Олеся принесла в четырнадцатую палату два наполненных шприца. Пациентка покорно повернулась и дала сделать инъекции не устраивая протестов. По подушке были разбросаны её спутанные каштановые волосы, видимо до сих пор не вычесанные как подобает.
– Вы мою сестру и вправду видели? – Татьяна проговорила в стену, придерживая здоровой рукой спиртовую салфетку.
– Да, видела. У меня подруга работает в реанимации. – Лопухина вставила иглу обратно в колпачок. Пациентка морщилась под воздействием боли в ягодичной области, массировала двумя пальцами место укола.
– А вы не могли бы, когда у вас будет время, осведомляться о её состоянии?
Медсестра присела на свободную кровать.
– Могла бы.
Свободные минуты у Лопухиной выпадали не часто, если только в ночное время, однако, посредничество между двумя участницами местного кипиша, чьи лица красовались на каждом столбе, давало возможность быть в курсе интересного происшествия ближе, чем кто-либо. Никому из журналистов не представился такой уникальный шанс – они могли об этом только мечтать. Девушка развернулась к ней лицом.