Девушки с проблемами
Шрифт:
– Вот здорово! – Даша разве что в ладоши не хлопала.
Ее счастье казалось Жене необъяснимым. «Что хорошего-то? – недоуменно думала она, разглядывая автобус. – Меня будет укачивать и тошнить на каждой остановке, водитель врубит какое-нибудь радио «Шансон», а Иртенева придется уговаривать по сорок минут, чтобы остановиться и сходить в туалет... Да уж, гастроли обещают быть веселыми!»
Хронический недосып, красные прожилки в обезумевших от камнепада впечатлений глазах, изжога от постоянного употребления энергетических газированных напитков – вот что такое гастроли.
В городе А, первой чернильной точке
В городе Б они также пили шампанское, но уже без пафосных тостов. Еще не накопившуюся усталость Женя по старой привычке снимала хмельными возлияниями в одном из местных баров. Презабавно: в Москве она недалеко ушла от статуса «никто» и почти всегда оставалась неузнанной, а здесь ее почитали за заезжую знаменитость. Главный плюс известности – все мечтают с тобою выпить. Наливают, соответственно, бесплатно.
В тот вечер сердобольные жители города Б, которым посчастливилось пьянствовать в Жениной компании, с рук на руки передали полуобморочную звезду Иртеневу. Утром был скандал. Женя так и не поняла из-за чего, поскольку, как водится, ничего не запомнила...
В городе Б Инна поссорилась с Иртеневым. Даша и Женя с ужасом смотрели на разворачивающуюся на их глазах сценку из латиноамериканского сериала: Артем громко матерился, а обычно бесстрастная Инна в какой-то момент не выдержала и накинулась на него с кулаками. Кажется, на людях они скандалили впервые. В тот вечер Даша и Женя уединились в мрачной кофейне и за переслащенным слабеньким чаем обсудили всю катастрофичность сложившейся ситуации.
– Если он ее бросит, мы пропали, – с ужасом твердила Даша. – «Паприку» закроют, и что мне тогда делать?!
– Замуж выйдешь, – посоветовала Женя. Хотя у нее самой настроение было не лучше.
Вообще, Женя с каждым днем становилась все мрачнее. Она выглядела как человек, страдающий хронической зубной болью.
Каждый вечер ей названивал Мишка Мамонтов. По нему часы проверять можно было. Первое время она даже радовалась отголоскам привычной Москвы, сквозь радиопомехи пробивающимся в телефонную трубку. Но надолго ее не хватило, потому что Мамонтов всегда твердил, как заезженная пластинка, одно и то же. Говорил, что влюблен. Говорил, что скучает. Говорил даже, что жениться хочет, – это Женю больше всего, пожалуй, забавляло. И вот в один прекрасный день, услышав в сумке предсказуемое пиликанье мобильного телефона, она решила: ну все, с меня хватит. И, решительно надавив большим пальцем на кнопку «Off», отправила телефон в ближайшую мусорную корзину. Поступок показался ей самой чрезвычайно эффектным. Безвременную кончину телефонного аппарата она отмечала в гордом одиночестве в ближайшем баре. А следующий Женин день, первый день в году, в котором не будет Мамонтова, начался с жуткой похмельной головной боли.
До конца гастролей оставалось больше двух недель, и все шло своим чередом.
Первое время они еще помнили каждый город. И каждый периферийный концерт был для них событием, и на каждой пропыленной сцене их сердца колотились,
Иртенев же вовсе не старался облегчить им жизнь. Он считал так: раз их концертный график довольно плотный, раз в провинциальных, не избалованных зрелищами городишках их принимают на ура, то они должны быть ему по гроб жизни благодарны. И неважно, что в автобусе нет кондиционера, что в дешевеньких гостиничных номерах иногда отсутствует душ, а на продавленной пружинной кровати невозможно уснуть. Он полагал, что молодость певиц простит эти крошечные продюсерские погрешности.
За полтора месяца они дали почти восемьдесят концертов в тридцати двух городах. К концу турне у всех троих конкретно сдали нервы. Хуже всех было Жене – от привычного алкогольного расслабляющего дурмана пришлось отказаться, Иртенев строго следил, чтобы на постконцертных вечеринках в ее руки не попало ни одного бокала, даже с безобидным шампанским. Знал, к чему это может привести.
Две недели – и природные яркие краски были безжалостно стерты с их усталых лиц. Теперь они напоминали не поп-трио, а узниц концентрационного лагеря, которых по какой-то непонятной иронии нарядили в яркие шмотки и вытолкнули на сцену. Приходилось компенсировать недосып обильным гримом, от которого шелушилась и портилась кожа.
К концу месяца Женя не выдержала.
Дело было в слякотном, непромытом городке N. Они уже дали два концерта – один в центральном ДК и еще один – на дне рождения главы местной администрации. И вот в кои-то веки Иртенев позволил им расслабиться и устроил для «Паприки» выходной – единственный за целый месяц.
Они вовсе не собирались проводить драгоценный свободный вечер вместе. Даша, естественно, не изменила самой себе и отправилась на свидание с местным ресторатором, молчаливым дядькой кавказского типа, самой выдающейся чертой которого был пиджак от «Этро» (откуда он узнал о провокационной дизайнерской марке, оставалось только гадать). Инна и Женя тоже были верны себе: одна записалась в салон красоты на расслабляющий массаж, а другая бодро соврала всем, что отправляется на телеграф звонить родителям, а на самом деле удалилась на поиски подходящего бара.
Естественно, Жене нужно было окраинное питейное заведение – в меру приличное, но такое, в котором встретиться случайно с Иртеневым не было никаких шансов. Даже Москва – город относительно тесный, куда ни плюнь, увидишь знакомую физиономию. Что уж говорить о провинциальном городишке с населением в несколько сот тысяч человек.
Итак, выбор ее пал на крошечный подвальный ресторанчик с завлекательным названием «Шашлычная». Из приоткрытой двери душераздирающе пахло прогорклым маслом, а изобилующая грубыми орфографическими ошибками вывеска сулила «лучшие щащлыки» и «свежую выпечьку». Женя здраво рассудила, что где шашлык, там и коньячок, на худой конец водочка, и смело потянула на себя хлипкую дверь.