Девяносто третий год
Шрифт:
– - А, -- ответила мать.
– - Полтора годика.
– - Смотрите, какие мы взрослые, -- воскликнула маркитантка.
– - Стыдно такому сосать. Придется, видно, мне отучать его от груди. Мы ему супу дадим.
Мать немного успокоилась. Двое старших ребятишек, которые тем временем уже успели окончательно проснуться, смотрели вокруг с любопытством и, казалось, даже не испугались. Уж очень были пышны плюмажи у гренадеров.
– - Ах, -- вздохнула мать, -- они совсем изголодались.
И
– - Молоко у меня пропало.
– - Еды им сейчас дадут, -- закричал сержант, -- да и тебе тоже. Не о том речь. Ты скажи нам, какие у тебя политические убеждения?
Женщина молча смотрела на сержанта.
– - Ты что, не слышишь, что ли?
Она пробормотала:
– - Меня совсем молодой в монастырь отдали, а потом я вышла замуж, я не монахиня. Святые сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Вот мы и убежали в чем были, я даже башмаков надеть не успела.
– - Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?
– - Не знаю.
Но сержант не унимался:
– - Пойми ты, сейчас много шпионок развелось. А шпионок, брат, расстреливают. Поняла? Потому отвечай. Ты не цыганка? Где твоя родина?
Женщина глядела на сержанта, будто не понимая его слов. Сержант повторил:
– - Где твоя родина?
– - Не знаю, -- ответила женщина.
– - Как так не знаешь! Не знаешь, откуда ты родом?
– - Где родилась? Знаю.
– - Ну, так и говори, где родилась.
Женщина ответила:
– - На ферме Сискуаньяр в приходе Азэ.
Туг пришла очередь удивляться сержанту. Он на минуту задумался. Потом переспросил:
– - Как ты сказала?
– - Сискуаньяр.
– - Так разве твой Сискуаньяр -- родина?
– - Да, это мой край.
Она нахмурила брови и сказала:
– - Теперь я поняла, сударь. Вы из Франции, а я из Бретани.
– - Ну и что?
– - Это ведь разные края.
– - Но родина-то у нас одна, -- закричал сержант.
Женщина упрямо повторила:
– - Мы сискуаньярские.
– - Ну, ладно, Сискуаньяр так Сискуаньяр! Твоя семья оттуда?
– - Да!
– - А что делают твои родные?
– - Умерли все! У меня никого нет.
Сержант, человек красноречивый и любитель поговорить, продолжал допрос:
– - У всех есть родные или были, чорт возьми. Ты кто такая? А ну, говори скорее.
Женщина слушала, оцепенев, эти окрики, похожие более на звериное рычанье, чем на человеческую речь.
Маркитантка поняла, что пришло время снова вмешаться в беседу. Она погладила головку грудного младенца и ласково похлопала по щечкам двух старших.
– - Как зовут крошку?
– - спросила она.
– - По-моему, она у нас
Мать ответила:
– - Жоржетта.
– - А старшего? Этот сорванец, видать, кавалер.
– - Рене-Жан.
– - А младшего? Ведь и он тоже настоящий мужчина, гляди какой щекастый.
– - Гро-Алэн, -- ответила мать.
– - Хорошенькие детки, -- одобрила маркитантка, -- посмотрите только, прямо взрослые.
Но сержант не унимался:
– - Отвечай-ка, сударыня. Дом у тебя есть?
– - Был дом.
– - Где был?
– - В Азэ.
– - А почему ты дома не сидишь?
– - Потому что его сожгли.
– - Кто сжег?
– - Не знаю. Война сожгла.
– - Откуда ты идешь?
– - Оттуда.
– - А куда идешь?
– - Не знаю.
– - Говори толком. Кто ты?
– - Не знаю.
– - Не знаешь, кто ты?
– - Да просто бежим мы, спасаемся.
– - А какой партии ты сочувствуешь?
– - Не знаю.
– - Ты синяя? Белая? С кем ты?
– - С детьми.
Наступило молчание. Его нарушила маркитантка.
– - А вот у меня детей нет, -- вздохнула она.
– - Все некогда было.
Сержант снова приступил к допросу.
– - А родители твои? А ну-ка, сударыня, доложи нам о твоих родителях. Меня вот, к примеру, звать Радуб, сам я сержант, я с улицы Шерш-Миди, мать и отец у меня были, я могу сказать, кто такие мои родители. А ты о своих скажи. Говори, кто были твои родители?
– - Флешары. Просто Флешары.
– - Флешары -- это Флешары, а Радубы -- это Радубы. Но ведь у человека не только фамилия есть. Чем они занимались, твои родители? Что делали? Что сейчас поделывают? Что они такого нафлешарничали твои Флешары?
– - Они пахари. Отец был калека, он не мог работать, после того как сеньор приказал избить его палками; так приказал его сеньор, наш сеньор; он, сеньор, у нас добрый, велел избить отца за то, что отец подстрелил кролика, а ведь за это полагается смерть, но сеньор наш помиловал отца, он сказал: "Хватит с него ста палок", и мой отец с тех пор и стал калекой.
– - Ну, а еще что?
– - Дед мой был гугенотом. Господин кюре сослал его на галеры. Я тогда еще совсем маленькая была.
– - Дальше?
– - Свекор мой контрабандой занимался -- соль продавал. Король велел его повесить.
– - А твой муж чем занимался?
– - Воевал.
– - За кого?
– - За короля.
– - А еще за кого?
– - Конечно, за своего сеньора.
– - А еще за кого?
– - Конечно, за господина кюре.
– - Чтобы вас всех громом порасшибало!
– - вдруг заорал один из гренадеров.