Девять драконов

Скотт Джастин

Закрыв тайник, она пошла к матери на палубу.

— Взяла?

— Спасибо.

— Бизнес?

— Очень похоже на то.

Неожиданно ей стало очень любопытно посмотреть, что отец там записал. Она посмотрела на часы. Еще было время.

— Что ж, желаю удачи… — сказала мать.

— …Мама?

— Да, дорогая!

— Почему отец…

— Почему отец… был таким?

— Каким?

— Ты знаешь.

Салли пожала плечами:

— Гонимый?

— Да, гонимый. Он словно всегда гнался за чем-то. Теперь, когда я оглядываюсь

назад и думаю о нем, мне кажется, его что-то преследовало. Ты не возражаешь, что я так ужасно спрашиваю?

— Вовсе нет. Ты спрашиваешь по существу. Ты иногда чертовски похожа на него. И я не хочу ломать твою жизнь, как делал он.

Викки вспомнила их последний разговор в тот день, когда он умирал. Она сомневалась, что он понимал, что ломал ее жизнь. Он, несмотря на поражение, которое настигло его, умер влюбленным человеком.

Салли катала пустую банку из-под пива, пока не раздавила тонкий металл и выбросила ее за борт, где она тут же утонула. Тогда она достала из холодильника новую, прислонила покрытую бусинками воды банку к своей щеке и с хлопком открыла пиво.

— Что преследовало его, мама?

— Это зависит от теории, которой ты это приписываешь. Фиона — Бог простит ее психофокусы-покусы — утверждает, что отец чувствовал себя неуютно потому, что он был сыном клерка и вырос на дне пирамиды британского Шанхая, и из-за этого должен был доказывать, что он чего-то стоит, всем, кого встречал. Если ты спросишь Джорджа Нг, он скажет тебе, что отца доводило до безумия стремление держать вместе Макфаркаров, — ты знаешь этот пункт: последний британский семейный хан, осаждаемый новыми азиатскими ордами.

Она фыркнула и стала пить пиво.

— А ты, мама? Какова твоя теория?

— Все, что я знаю, дорогая, так это то, что ты можешь полюбить всем сердцем мужчину и отдать ему свое сердце как лучшее, что у тебя есть, и все же не знать, почему он несчастлив. Другими словами, я не знаю. Ты хочешь моего совета?

— Да, мама. Пожалуйста.

— Выйди замуж за веселую душу — какого-нибудь парня, который не воспринимает вещи слишком серьезно.

«Как Стивен, — подумала Викки. — Он — веселая душа».

— И я не имею в виду бездельника Ту Вэй Вонга.

Викки почувствовала, что ее рот широко раскрылся.

— Я не думала, что ты знаешь.

— Господи Боже, да твой вкус на мужчин ужасающий.

— Он любит меня, и я люблю его.

— Мужчины не изменились — вот к чему я веду. Найди живую душу. Чтобы в нем было мужское начало — не делай такое лицо, я сказала — мужское начало, значит, я имела в виду мужское начало. Парня, которому нравится быть мужчиной в связке и вне ее, кто берет ответственность за то, что женщины и дети бывают счастливее всех, когда их мужчины ведут себя не так, как женщины и дети.

— Мама…

— Когда они живут по-крупному, — продолжала мать, — может, шероховато, но нежно, тонко; решительно, но не грубо, легкомысленно, но не примитивно, бездумно.

Они иногда могут быть отстраненными, но они не холодные. Иногда сильные, но не всегда. Отходчивые, легкие. Все, что ты хочешь в постели — и вне ее. По-мужски. Чип, например, или лучше — твой брат Хьюго. Я знаю, Хьюго не был перекати-поле, как твой отец. Он не хотел добиться всего. Но, Господи, посмотри на его детей. Они — сокровища. Мертвый, Хьюго все равно лучший отец, чем большинство твоих живых школьных приятелей. А ты помнишь улыбки Фионы? Этот человек радовался большему, чем его бизнес. Он радовался, он любил свою семью — и ему нравилось плавать по морю и просто быть мужчиной… Эти крошечные девочки знали, что, когда они были с отцом, он был папой, а не просто мамой в брюках.

Салли взглянула на нос, где было наконец починено леерное устройство.

— Мама?..

Салли Фаркар-Макинтош посмотрела дочери в глаза.

— Нет. Я не скажу тебе, кто был отец Питера.

— Но… Хорошо, но какой он был?

Салли мягко засмеялась:

— Упакованный в связку. В сущности, просто еще один скучный бизнесмен. Говоря другими словами, все, что я могу сказать — я точно знаю, откуда ты унаследовала свой ужасающий вкус на мужчин.

Ее взгляд скользнул по парусам.

— Не тревожься. Если у женщин и есть одно преимущество, так это то, что мы можем привыкать. Ты можешь измениться. Ты правда можешь, Викки. Ты можешь позволить какому-нибудь парню — такому, как Чип, — войти в твою жизнь. Я не имею в виду самого Чипа, между прочим. Подозреваю, Фиона уже получила его. Но парню, подобному ему. В ком есть мужское начало…

Она прислушалась к отдаленному стрекоту.

— Думаю, я слышу — ты скоро полетишь домой.

— Подожди. Как папа узнал?

— Этот румяный дурак однажды вечером выплеснул все это в клубе в приливе неожиданного романтизма.

— Он, наверное, сходил по тебе с ума.

— Может, это и так, но такое решение он не должен был принимать один. Слишком многих людей это ранило. Сделало больно. Из своего скромного опыта я верю, что любовники должны иметь обязательства вместе принимать основные решения, как, например, вываливать бобы.

— Что случилось?

— Хорошо, черт побери, как ты думаешь, что случилось?

— Я имела в виду, ты вернулась домой вместе с отцом?

— Я лгала, как леди.

— Ты отрицала это?

— А что, ты думаешь, твой отец хотел еще услышать? Что бы еще помогло? Конечно, я думаю, что, еслибы ты была бедным Питером, ты бы спросила, как хорошо это помогло. В любом случае я отрицала, я сказала, что румяный дурак был пьян, — каким он и был на самом деле, и дураком тоже. У твоего отца выбор был невелик, потому что мой отец все еще был тайпаном. Развестись со мной означало покинуть Фаркаров и компанию, к чему твой отец не был готов… Амбиции — жестокая вещь. Жестокий хозяин, Викки.