Девять хат окнами на Глазомойку

Пальман Вячеслав Иванович

И Глебов, и все остальные руководители района скорее по инерции, нежели по разумению, продолжали ездить, убеждать, требовать, а в душе у них копилось тяжкое ощущение какой-то круговерти. И выхода из замкнутого круга не усматривалось.

Что-то должно было произойти. Большое и нужное.

А пока…

Не прошло и восьми месяцев, как первого секретаря, вконец изработавшегося, пригласили в обком для разговора. Он вернулся в Чурово, позвал к себе Глебова, и они пожали друг другу руки, пожелали удач. Бывшему секретарю — в здоровье и отдыхе, Глебову,

уже первому, в многотрудных его делах.

В большой кабинет Аркадий Сергеевич вошел без особого волнения. Ведь эта перемена была предрешена давно. Ответственность он понимал, какие-то планы уже теснились в голове, он жаждал перемен к лучшему, но еще не знал, как к ним подступить.

6

В один из дождливых дней Глебов с Михаилом Иларионовичем Савиным оказался под вечер в Лужках. Там и в этот ненастный год поднялась отменная картошка и налился неплохой колос в ржаном и ячменном поле. Сам председатель перхал и кашлял, успел простыть под дождями и потому остался в Кудрине. Секретарь не настаивал на его присутствии, сказал грубовато-ласково:

— Чаю с малиной напейся и в постель. Есть малина-то?

— Найду, конечно, раз приказано. Только не с чаем ее надоть…

— Дело твое.

Картошку Глебов посмотрел, хоть и вымок под своим модным плащом — такой хлесткий ливень с ветерком застал их на лужковском поле. Было на что смотреть и удивляться: чистым рядкам, высокой ботве, уже заметным клубням. Он погладил высокие кусты, покопался в земле и повеселел.

— Чья бригада? — спросил он, намереваясь отметить здешний коллектив.

— Тут нету бригады, — ответил Савин. — Один мужичок, в сущности, на машинах. Митя Зайцев. Механизатор, дай бог каждому колхозу заиметь такого. Правда, женщины две прополки сделали, пособили ему. Ну, и агротехника в звене, надо сказать, на уровне. Заправка перегноем по ржаной стерне, подобран хороший сорт.

— Один механизатор? — переспросил Глебов. — Сколько у него гектаров?

— Тридцать одной картошки, да еще клеверные поля, луга у Глазомоики, да больше сотни гектаров ржи и ячменя. Словом, полный набор.

— Ну знаете!.. — Секретарь подозрительно глянул на Савина и зашагал к машине. Усевшись под брезент, добавил: — Вы мне покажите этого парня.

— Тогда надо ко мне домой заехать. Позовем. Вот тот крайний дом со стороны плотины, — сказал шоферу Михаил Иларионович.

— У вас тут свой дом? — удивился Глебов.

— Да, родительский. Мать жила, умерла в этом году. Теперь дочь приехала. И внучка.

Пока ехали полем, Глебов молчал, посматривал по сторонам. Хорошие поля! Возле скотного двора наткнулись на Митю, остановились.

— Садись, — приказал Савин и подвинулся на заднем сиденье.

Митя вытер руки о штаны, без разговора забрался в машину и, увидев секретаря, как-то враз застеснялся. Глебов обернулся, оглядел Зайцева, пожал руку, но ничего не сказал. В состоянии усталой задумчивости вышел он у крыльца, стащил с

себя мокрый плащ и поднялся на ступеньки. Савин открыл перед ним дверь в просторную и светлую прихожую, пропустил вперед, и Глебов лицом к лицу столкнулся с Зинаидой, которая шла встретить отца и его спутников. Она охнула и метнулась назад, в комнату, не успев поздороваться. Крикнула из спальни:

— Папаня, вы уж сами… Я скоренько.

Митя вошел последним, уселся бочком на стул у самого входа в зальчик, поджал ноги в резиновых сапогах и — будто нет его. Савин усадил гостя поближе к теплой печке, принес тапочки.

— Разувайтесь. Пока поговорим-поужинаем, и туфли подсохнут. Куда ж в такой мокроте ехать. Не стесняйтесь.

После липкого и холодного воздуха над дождливыми полями особенно сладкими казались тишина и тепло комнаты. Домашний уют обволакивал и расслаблял. В углу светился телевизор, но без звука, — Катенька успела выключить звук перед тем, как убежать за матерью в спальню. Оттуда слышался приглушенный их разговор. Глебов сидел, спиною впитывая тепло и устало опустив голову. Он не торопился с расспросами, нежился у теплой голландки. Лишь когда встретил на своем лице изучающий взгляд Зайцева, как-то подобрался, вздохнул и сел попрямее. Спросил, обращаясь к Мите:

— Как живем, добрый молодец?

— А так… — И Митя стал смотреть на свои руки, почерненные по морщинам соляркой и железом.

Выручая его, Савин сказал:

— Вот это и есть хозяин полей в Лужках. Звеньевой-механизатор. Коренной житель. Из родной деревни никуда, хотя соблазнов более чем достаточно. Главный помощник у Зайцева — Вася Тимохин, юноша, скорее мальчик. И четыре женщины, три старика. Наше безнарядное звено. У них сто семьдесят гектаров угодий и стадо бычков, которые откармливаются здесь. Пашня ничем не отличается от прочих кудринских, разве что удобрений для нее Митя перехватывает больше. А урожай выше. Лужки уже много лет идут впереди остальных колхозных участков.

— В чем же секрет? — нетерпеливо спросил Глебов.

— В хозяине, — Савин подвинул свой стул ближе к гостю, давая понять, что беседа доверительная. — Понимаете, Аркадий Сергеевич, на примере Лужков можно обсудить одно обстоятельство, которое мы как-то упускаем из поля зрения…

Как раз при этих словах открылась дверь спальни и выплыла Зинаида.

— Здравствуйте, — певуче сказала она, остановившись перед Глебовым. — Меня зовут Зина. — И протянула ладошку с приятной улыбкой на лице.

Глебов вскочил, смутился, что в одних носках, пожал теплую руку, сказал «очень приятно» и уставился на красавицу, не зная, что еще сказать, что еще добавить. Разве какой-нибудь комплимент? Нет, не надо. Он так ничего и не сказал, только удивленно покачал головой. Что и говорить: красавица-разумница.

Глянув на отца, Зина улыбнулась еще шире, сказала:

— Пока вы толкуете о делах, я самовар поставлю и сготовлю что-нибудь. По-быстренькому.

И тотчас скрылась на кухне вместе с Катенькой.