Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
Сердце отходило лишь в немногих хозяйствах, справедливо называемых передовыми. Слава богу, имелись и такие, где царила атмосфера приподнятости, крестьянской работы до поту, когда сам труд приносит душевное удовлетворение. Здесь и руководители разговаривали не холодным тоном, все шло по-домашнему просто, разумно и спокойно. Вот можно же? Можно? Так в чем же дело? Почему не везде так?..
Возвращаясь в Чурово, Аркадий Сергеевич говорил первому только о тех хозяйствах, что понравились. Но шеф слушал, не разжимая губ, и неотрывно смотрел при этом на сводку, где в графе «урожайность» мелькали цифры «6» да «8», по которым и определялась их способность к руководству. До этого предела урожаи упали не за год — за много лет. И подымутся —
Глебов уходил в свой кабинет, читал письма и указания, после чего отправлялся в соседний с райкомом дом райсовета и чаще всего отворял двери планового отдела. Цифры помогали понять реальность происходящего.
Вот, пожалуйста. Население района за десять лет уменьшилось более чем вдвое. И десять лет назад народу было не густо, война все еще сказывалась. А как прошел слух о «неперспективных» деревнях, так и остальные потекли в города, благо есть к кому — то дети, то другие родственники в городах. За работой, хоть дворником, там дело не станет, квартира через два-три года — вот она. Так и осталось в районе всего тринадцать тысяч, а людей рабочего возраста пять с половиной тысяч. Это на тридцать две тысячи гектаров пашни, на десять тысяч гектаров лугов и на девятнадцать тысяч голов скота! Значит, около шести гектаров земли на душу и по четыре головы скотины. С помощью машин можно справиться.
Плановик между тем продолжал, ничем не выдавая своего отношения к сказанному:
— В самом Чурове сейчас проживает пять тысяч двести человек, из них на службе в районных и подрядных организациях одна тысяча шестьсот сорок три.
Глебов понял, что эти тысяча шестьсот сорок три служат, в том числе и он. Сорок четвертый, значит. Примерно столько же работало в учреждениях быта и обслуживания, на строительстве, в школах, больнице и поликлинике, пекарнях, гаражах, складах. К сожалению, никто из них не производил хлеба, молока, мяса, хотя в какой-то мере, конечно, содействовал главному сельскому делу. Содействующих больше, чем создающих. Парадокс номер один. Как в иных семьях, где один работает, а пять на плечах.
— А в колхозах? — спросил он. И, увидев, что вопрос не совсем понят, добавил: — В хозяйствах, я спрашиваю, есть служащие? Или там все работают в поле?
— Есть, конечно, — быстро и даже весело сказал плановик. — Я недавно делал прикидку. На каждых пять производственников приходится по одному… Это руководители, специалисты, служащие правлений, контор, складов, базы. Всех в районе около тысячи двухсот. По штату.
— Итак, сколько же у нас непосредственно на пашне и на фермах?
— Не трудно посчитать, — плановик придвинул счеты. — От пяти тысяч пятисот отнимем тысячу шестьсот районщиков и тысячу двести человек служащих в хозяйствах. Вот и все. На фермах и на пашне осталось две тысячи семьсот человек. Механизаторов на учете пятьсот сорок.
— На тридцать две тысячи гектаров!..
Его собеседник промолчал. Хотя мог уточнить. Из пятисот сорока механизаторов надо отнять сто семь шоферов и тридцать тех, что постоянно на комплексах. А вот остальные четыреста — на тракторах, это точно.
— Сколько тракторов в районе? — спросил, помедлив, Глебов.
— Шестьсот восемь. Всех марок.
Вакансии, вакансии, вакансии… Люди добрые, садитесь на тракторы! Учитесь водить тракторы! Иначе индустрия села обречена на простой! Вакансии, вакансии на фермах, где постоянно недостает доярок. Славные женщины, где вы?..
Свободных вакансий нет только в самом Чурове. Штаты учреждений укомплектованы полностью. Три дня назад приехал главный зоотехник в управление сельским хозяйством. Просил устроить жену — экономиста с высшим образованием. Некуда. Временно уговорили ее воспитательницей в детский садик.
Вот когда Аркадий Сергеевич узнал, насколько действительность далека от его первоначального представления о сегодняшней, весьма неустроенной деревне в глубинном районе Нечерноземья,
Может быть, его направили в самый что ни на есть отсталый район, куда Макар телят не гонял?
В самом деле… Где тут новенькие — с иголочки-комплексы с автоматикой и безупречным навозоудалением, с операторами в белых подкрахмаленных халатах и с упитанными коровами, какие пришлось ему видеть возле областного центра, куда возил он раза три гостей из других республик? Где рекордные показатели но надоям, какими можно было похвастаться перед приезжими?
Здешние комплексы выглядели по сравнению с показательными бедными родственниками. Сплошные недоделки. Немудрено, что коровы в четырех из пяти новостроек постоянно снижали надои молока. Глебову просто сказали, что и в этих бетонных зданиях не хватает кормов, что постоянно отказывают кормоцеха, есть перебои в энергии, никуда не годится работа механических раздатчиков. А когда зимой промерзали системы, подающие корма и воду, в таких комплексах и вовсе становилось невмоготу. Доярки со вздохом вспоминали старые, но теплые фермы, где они могли пусть на своем горбу, но заменить любые отказавшие машины.
Асфальтовые дороги секретарь увидел только от станции Чурово до райцентра и в самом Чурове, на центральной улице от универмага до райсовета. Правда, и тут асфальт оказался в ошметках глины с боковых грязных улиц. Все прочие дороги — от деревни к деревне, от сел к райцентру — приличными мог назвать только неистребимый оптимист. На поля и фермы вместо дорог вели глубокие колеи и одичавшие тропы.
Но самым грустным явлением оставалось все-таки безлюдье.
Лет двадцать назад в Чуровском районе насчитывали более ста двадцати деревень. Теперь их осталось чуть не вдвое меньше. И только из двенадцати потерянных люди переехали в два крупных совхозных поселка, специально для них построенных. Каждый поселок состоял из пяти-шести городских пятиэтажек, двухэтажной конторы и дома быта с гостиницей, которая пока что никому не требовалась. Остальные деревни, лишенные магазинов, школы и дорог, умерли тихо и незаметно. Где теперь находились люди из них, сказать трудно. В городах больше всего, ведь там план жилищного строительства перевыполняют каждый год.
Плановое переселение прошло тоже не без конфуза. Бабьего крику руководители совхозов наслушались не в тот грустный час расставания, когда машины с домашней утварью, с овцами-поросятами отъезжали от порога отчих хат (и тут, конечно, голосили), а в часы вселения на новом месте. Пустяка не хватало: кладовок и сараев, которые не сделали, поскольку в проекте им не нашлось места. Куда девать скотину? Изголодавшиеся, затурканные за дорогу поросята и куры недолго оставались на улице. Их потащили за собой, устроили пока на кухнях и на балконах. Новоселье омрачилось. Мужики незамедлительно принялись сбивать из подручных материалов разномастные сарайчики. И без этих устройств плоскокрышие многоэтажки смотрелись в чистом поле крайне неуместно, походили на кирпичи, заброшенные шаловливой рукой в зеленый огород, а уж как окольцевали дома сарайчиками, так вид и вовсе потерялся. Покинутые деревни отсюда вспоминались кое-кому как рай земной.
Словом, радости от переселения не получилось, на работу ходили хмурые, трудились по настроению. Радовались только дети. Суета им всегда приятна. А тут еще школа новенькая…
Незадолго до назначения Глебова обезлюдели еще шесть деревень.
Что тут можно сделать? Ни приказ, ни суровые наказания не действовали. Разве что терпеливая и долгосрочная работа могла как-то остановить процесс миграции из деревень? Но остановить — это, прежде всего, дать людям нормальные условия жизни и труда. Дать! Хотя, чтобы дать, надо иметь. А что имел район?..