Девять хат окнами на Глазомойку

Пальман Вячеслав Иванович

Председатель вздохнул. Он ли не понимает!..

Минут пять они толковали о том о сем, про всякие житейские дела, словно по уговору позабыв и сложные ходы, и опасную изворотливость, о которых только что была речь.

Наливая горячего, уже по третьему стакану, Савин как-то лениво, через силу спросил:

— Так что с шифером? Ты хотел рассказать, а тут мы про рожь начали. Как удалось?

— Так вот и удалось. Тебе тут, случаем, не икалось?

— Вроде нет. Вспоминали, значит?

— Будь здоров! И так, и этак.

И Сергей Иванович Дьяконов довольно подробно, ни разу не улыбнувшись, рассказал обо всем, что произошло в райкоме.

9

Савинское

выступление на активе явилось началом своеобразной цепной реакции, конца которой никто не угадывал.

Аркадий Сергеевич Глебов не мог не похвалить себя за выдержку и спокойствие, проявленные на активе. В глазах людей он остался человеком сдержанным и понимающим. Не сорвался, не грозил и не навешивал ярлыков. Поведение первого секретаря расценили так: не торопитесь, товарищи, обдумаем все сказанное, может быть, и найдем какие-то резервы для урожая…

Агроном Савин недвусмысленно и, как говорится, не в бровь, а в глаз критиковал районное руководство. Он обвинил его в подмене настоящих мер помощи хозяйствам ничего не значащим словотворчеством, тогда как для ихнего общего дела нужно совсем другое, и прежде всего материальная помощь, долговременная программа, исключающая суету. Кажется, это понимали все, но как-то робко высказывались. И не настаивали.

В словах Савина прозвучала сущая правда. Кудринский агроном безбоязненно высказал ее, чего никак не решались сделать другие, даже если думали подобным образом. Правда выглядела горькой. Мысли Глебова во многом совпадали с точкой зрения Савина. Секретарь райкома почувствовал и атмосферу зала: большинство приняли савинскую критику очень близко к сердцу. И если не развили его мысль, то опять же только из чувства осторожности. Иногда бывает лучше переждать, чем высовываться. Так, во всяком случае, думал не один чуровский хозяйственник. Посмотрим, во что обойдется оратору его смелость. Если ничего такого не случится, ну, тогда…

Не очень это лестное для людей качество, но — увы! — далеко не редкостное. Словом, все сделали вид, будто ничего особенного не произошло, хотя в душе у многих затеплилось и укрепилось уважение к человеку, который не побоялся высказаться ради общего дела, пусть и в ущерб себе. И к другому человеку, который не счел нужным опровергать, громить или прибегнуть к немедленным оргвыводам.

Опыт, приобретенный Глебовым, и, быть может, прирожденный такт подсказали ему, как воспринимать подобную неожиданность. Он сделал вид, будто не заметил среди других выступлений и самобытное, савинское, не стал критиковать агронома. Более того, удержал от такого поползновения председателя райсовета, который совсем было собрался на трибуну с готовыми формулировками. Поступи Глебов иначе, выскажи раздражение, неудовольствие, как много потерял бы он во мнении людей, с которыми ему работать!

Аркадий Сергеевич мог, конечно, и похвалить колхозного агронома, разделить с ним в какой-то мере новаторский взгляд, припомнив в первую очередь опыт звеньевой организации труда в Лужках, тем более что он сам пригласил Савина выступить. Но секретарь райкома знал, что после всенародных слов одобрения нужны такие же громкие дела, конкретная помощь — именно все то, что было сердцевиной выступления Савина. Этой помощи дать своим хозяйствам район сегодня не мог. У руководителей его просто-напросто ничего для такой помощи не имелось. Права для руководства были. Существовали еще обязанности. Для этого они использовали в полной мере убеждение, попытку как можно лучше организовать труд, были средства наказания, призывы к действиям. Впрочем, как работать и действовать — это и без Глебова в районе знали хорошо. Даже лучше, чем он, поскольку все или почти все директора, председатели, бригадиры родились на этой земле, выросли в деревне. Правда, от многолетней

практики, что ли, к словам они относились не так серьезно, как к самой работе. Земледелие всегда и всюду держалось не на призывах, а на труде. К самым красочным призывам здесь успели попривыкнуть в силу множественности таких призывов. Поток обкатанных слов принимается уже без особенных усилий, как звуки пересвиста в лесу, как гул проходящих машин. Совсем другое дело, когда земледелец не только слышит о новой машине, но и получает ее. Вот тогда настоящая радость, искреннее желание сделать больше других и лучше других. Напротив, даже незначительный сбой в снабжении при бодрых словах порождает уныние, ослабляет желание земледельца к труду. Если эти сбои повторяются регулярно, то у самого хорошего руководителя заводится бацилла равнодушия.

По этой причине крестьянин всегда окружал себя в хозяйстве заранее продуманными приспособлениями, инструментом, машинами, кормами для скотины. Когда все под рукой, тогда и работается легко и спокойно. Пахать, не имея при себе запасного лемеха; сеять, не ведая, хватит ли семян; молотить скошенное, не приготовив крышу для зерна; завести скотину и не припасти для нее корма на зиму — все это просто немыслимое дело для хозяина. Ненаучная фантастика! Если такое случалось, то хозяин, позволительно сказать, вылетал в трубу.

Когда организовали колхозы и совхозы и деревня пошла по нехоженой дороге, даже и тогда, в первые годы некоторой растерянности перед новой формой жизни, не отошли от завещанного отцами правила: все иметь под рукой для задуманной работы. На бога надейся, а сам не плошай. Слово «хозяйствовать» при любых обстоятельствах означало управлять, распоряжаться порядком, обзаводиться, собирать. На том стоял и будет стоять каждый двор и каждый колхоз.

Собственно, и районы были созданы главным образом для всяческой помощи хозяйствам, для лучшей их работы, для порядка в них.

Но в последние десятилетия сельские районы заполнялись новыми хозяйственными учреждениями — все с приставками «рай»: райсельхозтехника, райдорстрой, райминсельхозстрой, райводхоз, районная передвижная колонна Нечерноземводстроя, райсельхозхимия. Все они выступают помощниками для колхозов и совхозов. Поэтому их стали называть посредниками. Естественно, посредниками между деревней и могучими министерствами и комитетами от индустрии, создающей материальную основу для научно-технической революции в деревне.

Снабжение посредников часто шло в обход районного руководства — через тресты, объединения и областные управления. Формально согласовывали планы посредничества с районами, но при общей ограниченности средств и постоянном дефиците самого насущного для строек и земли эти планы постоянно переделывались, и не обязательно в интересах села. Просят строить дорогу к ферме — строят асфальт к поселку самого посредника. Надо поставить ферму с навозохранилищем — строят комплекс без кормового поля и хранилища. Просили продать колхозу легкие луговые комбайны — получали восьмитонного веса самоходные силосоуборщики. Деревня планировала строить деревянные дома с удобствами — возводили каменные пятиэтажки.

Происходило это не по злой воле посредников, не по бездарности снабженцев. Распределяли колхозам то, что под рукой, строили то, что строителям было выгодней, ведь проекты выбирали не колхозные специалисты, а сами строители.

Ощутив вкус власти, посредники прежде всего позаботились об удобствах и благополучии для себя. Они возвели поселки своим работающим и служащим — часто за забором. Они складывали свои годовые планы так, чтобы выполнить их при любых обстоятельствах. И выполняли, поскольку никоим образом эти планы и заработки не зависели от урожая и дел на ферме. Хоть половину урожая уберут в колхозе к зиме — ихние показатели в ажуре, есть прибыль, есть премия и все такое.