Девять хвостов бессмертного мастера
Шрифт:
– Это какая-то ошибка. Я не ваш сын.
– Ах, я и забыл, что на тебе до сих пор чары забвения, – постучал себе по виску пальцем Небесный император.
– Чары… забвения? – медленно переспросил Ху Фэйцинь.
Небесный император вытянул руку, и Ху Фэйциня поволокло вперёд. Будто что-то невидимое опутало и потащило, он мог только беспомощно скользить ногами по выжженной отполированной земле. Ху Вэй заскрежетал зубами и, схватив Ху Фэйциня за плечи, остановил. Глаза Небесного императора вспыхнули гневом.
– Жалкий демон, как ты смеешь прикасаться своими грязными лапами к наследнику
Воздушная волна была так сильна, что отбросила Ху Фэйциня и Ху Вэя в разные стороны. Ху Фэйцинь потряс головой, постучал по виску ладонью, чтобы избавиться от царящего внутри гула. Лис-с-горы поднялся, глаза его сверкали жёлтым племенем, от когтей заструился тёмный дым демонической ауры.
– Никто не заберёт у меня Фэйциня! – с угрозой в голосе повторил он.
– Пф… Мне прискучило валандаться.
Он вскинул руку, и Ху Фэйцинь почувствовал, что его вздёрнуло вверх. Он вскрикнул, беспорядочно забил руками и ногами в воздухе.
– Фэйцинь! – крикнул Ху Вэй и, подпрыгнув, ухватил его за хвост, но пальцы соскользнули: их отмела ещё одна воздушная волна.
Столп белого света пронзил Ху Фэйциня насквозь мириадами тонких лучей. Глаза его стали белыми, точно закатились, как было во время духовного всплеска. Тысячи световых червей вползали в его голову через уши, нос и глазницы, посланные, чтобы выжрать наложенное заклятье забвения.
Ху Фэйцинь ничего этого не чувствовал. Поочерёдно отключались один за другим органы чувств: зрение, слух, обоняние… Он как по щелчку погрузился во тьму забвения. Сияние, окружившее его, волокло его вверх, к Небесам. Небесный император тоже взлетел в своём столпе света.
– Фэйцинь!!!
Ху Фэйцинь уже не слышал Лиса-с-горы. Девятихвостый вознёсся.
[079] Те, которых велено называть
До шести лет Четвёртый принц многого не понимал, многого не знал и многое принимал как должное.
Например, то, что старшие мальчики, которых велено называть братьями, толкают его, стараясь, чтобы он непременно упал в грязь и испачкал одежду. Он падал как сноп, поднимался, и они толкали его снова, а потом убегали с хохотом. Четвёртый принц вставал и брёл домой, где мать, ничего не говоря, переодевала его, отмывала от грязи и давала ему сладости. Ему не нравились цукаты, но он послушно совал их в рот, потому что не хотел расстраивать мать.
Или то, что к его матери приходит неприятного вида женщина, которую велено называть императрицей, и дурно с ней обращается, а его мать ничего не возражает в ответ и даже не поднимает головы, когда её бранят. Она молча выслушивала оскорбления и придирки, глядя куда-то в пол. Четвёртого принца она при этом всегда держала за руку рядом с собой, будто боялась, что его могут забрать. Та, которую велено называть императрицей, никогда не задерживалась, но даже несколько минут в её обществе были тягостны.
Или то, что человек, которого велено называть императором и отцом, никогда не приходит к ним. Сам император видел сына лишь однажды – в час, когда Четвёртый принц появился на свет.
Та, которую велено называть императрицей, хотела, чтобы мальчика лишили звания принца, циньвана[22], но законы Небес переломить не могла: тот, в чьих венах текла императорская кровь, обязательно получал это звание, вне зависимости от того, кем была его мать, императрицей, забытой наложницей или простой служанкой.
Можно было бы провернуть это дельце, объявив, что Четвёртый принц вовсе не от императора, но последствия могли быть непредсказуемы. Мать Четвёртого принца – богиня небесных зеркал и обладает не только репутацией почтенной женщины, несмотря на кратковременную интрижку с императором, но и зеркалом Чжэньли[23], и лучше бы это зеркало лежало в футляре и никогда не было вынуто. Поэтому та, которую велено называть императрицей, довольствовалась тем, что портила богине небесных зеркал жизнь, прямо или косвенно.
Император давно охладел и к той, и к этой, но богиня небесных зеркал была хороша собой, и императрица, опасаясь, что пламя может вспыхнуть вновь, запретила богине небесных зеркал покидать павильон, в который её поселили после рождения сына. Фактически это было заточение, а тюремщица не упускала случая прийти и позлорадствовать, черпая в унижении других силы и получая от этого мелочное удовлетворение.
Четвёртый принц даже не подозревал обо всём этом. Другой жизни он не знал, поэтому считал, что так и должно быть. Но кое-что он знал совершенно точно: ни те, которых велено называть братьями, ни та, которую велено называть императрицей, ему не нравятся.
[080] Четвёртый принц знакомится с Третьей принцессой
В тот день ему исполнилось шесть.
Мать сшила ему новую одежду, и Четвёртый принц был похож на куклу. Он всё ещё был невысок, ниже, чем мальчики его возраста, но детская пухлость уже схлынула. Изящные черты лица, особенно скулы и разрез глаз, проступали с каждым днём всё чётче. В будущем он должен был стать исключительно красивым юношей. Мать иногда сожалела, что ему достались не её глаза: у Четвёртого принца были льдистые глаза, как и у его отца, но как бы хорошо смотрелись на этом лице её, зеленоватые!
Четвёртый принц отправился на прогулку и опять столкнулся со старшими мальчиками. Ему никогда не приходило это в голову, но они являлись к павильону специально, чтобы над ним поиздеваться. Они были старше его на пять-шесть лет. Первый принц и Второй принц были сыновьями той, которую велено называть императрицей, и с молоком матери впитали ненависть к мальчику, которого велено называть братом. Он ничего им не сделал, кроме того, что появился на свет и получил звание циньвана.
– Разрядился, как павлин, – сказал Первый принц, толкнув Четвёртого принца в грудь.