Девять кругов любви
Шрифт:
– Извините, – объяснил врач, – у меня врожденный тик, – и, снова водрузив на нос очки, продолжал:
– Многие из нас, даже самые уязвимые, смирились, бессильно отступили перед новой действительностью. Но существуют редкие натуры, которые никогда не привыкнут к постоянной пошлости и грязи, и их жизнь становится беспрерывным страданием. Уверен, что наша возлюбленная – среди них.
– Моя возлюбленная! – собственнически сказал Андрей.
– Что? Да, да, конечно, – пробормотал Гохберг.
За темными линзами врача, казалось, не было глаз, а только запавшие тревожные впадины, как у слепого,
– Я распознал особую ранимость Юдит по ее реакции на то, что произошло между вами. Она была в истерике, полагая, что вы видели ее голой, и понадобилась моя помощь, чтобы ее успокоить. Однако это спокойствие обманчиво. Должно быть, Юдит нашла единственную возможность очистить себя от унижения. Догадываетесь, какую?
Андрей догадался. Мысли и чувства его были полны этой странной девушкой, которую легко объявил своей женой. И все же то, о чем говорил врач – женитьба – рисовалась его воображению чем-то грубым и лишним, вроде клетки для двух птиц, не стремящихся улететь друг от друга. Но Юдит, Юдит! Воспитание сыграло с ней хитрую шутку. Как остро восприняла она свой мнимый позор, если замужество, бывшее до сих пор неприемлемым, вдруг представилось ей спасением!
– Кроме того, – методично продолжал Гохберг свой психоанализ, словно записывая его в карточку пациента, – по ее одежде можно понять, что она из религиозной семьи. Еврейка, даже родившаяся в галуте, никогда не слыша о едином Боге и не зажигая субботних свечей, хранит в крови отвращение к половому акту, которое идет от мистического первородного греха. Что же говорить о верующей женщине! Вы будете иметь дело не с Юдит, а с Саррой, нашей праматерью – именно нашей! – подчеркнул врач, – забеременевшей только в глубокой старости, наверное, потому, что всегда сопротивлялась супружеским притязаниям Авраама.
– Вы не любите верующих? – спросил Андрей.
– Я признаю, что они – реальная сила, способная сдержать деградацию, падение морали, разврат. После того, «что случилось», когда всеми овладела паника, они, единственные, не пали духом и поэтому на выборах взяли большинство голосов, включая таких заклятых атеистов, как я. Мы знали, что заплатим за это ограничением многих свобод, но тогда казалось, что порядок и спокойствие в стране стоят мессы. Теперь все выглядит несколько иначе. Кстати, операции по изменению пола, подобные той, что перенесла соседка Юдит, больше проводиться не будут. Они запрещены.
Доктор протянул ему конверт с назначениями:
– Так обстоят дела. Желаю удачи.
Андрей вернулся в палату после того, как окончили разносить завтрак. Юдит уже была одета и причесана, но к еде не прикоснулась. Оказалось, что пройти к ней было не так-то просто из-за группы девушек, окруживших кровать носатой соседки. Очень возбужденные чем-то, они говорили все разом и часто смеялись. Андрей поднес чашку с кофе к запекшимся губам Юдит, и она, вопреки его опасениям, выпила.
– Хочешь, уедем из Иерусалима? – спросил он и подумал, что хотя бы в одном иврит удобен: не нужно искать повода для перехода от далекого «вы» к близкому «ты». – Я живу в Эйн Карем, где нет развалин и городского шума и еще остались старые тенистые деревья и нетронутая трава. У меня там домик, и в нем
Его голос потонул в хохоте девушек, сидящих у соседней постели, и он досадливо оглянулся.
– Не обращай внимания! – сказала самая веселая из них, с крашенными в бордовый цвет волосами. – Мы все делаем вместе, поэтому получается так шумно. Понимаешь, у нас в джаз-банде три девушки и один парень. Вдруг директору приходит в голову идея – уволить его, чтобы был чисто женский ансамбль. Тогда наш приятель исчезает…
Ее подруга, в черной рубахе до колен, продолжила:
– После долгих поисков мы находим его здесь…
Третья, необычайно высокого роста, подхватила:
– Выясняется, что он сделал себе операцию, и теперь… кто ты?
– Я думал… думала… – пропищала та, что лежала на кровати. – Я всегда чувствовал, нет, чувствовала…
– Ну просто спикер палаты! – сострила бордовая, и они стали хохотать все вчетвером.
Тут в дверях появились два новых посетителя, как-то очень похожие друг на друга в своей невзрачности, с испуганно-счастливыми физиономиями.
– Хвала Господу! – сказал мужчина, а женщина кинулась целовать Юдит.
– Мама, папа! – говорила та, беспокойно улыбаясь.
Сильное волнение уже вернуло краску на ее губы и блеск – темным глазам. Трудно было найти в ней что-либо общее с этими людьми, и Андрей еще раз убедился в том, что она принадлежит к особой породе. А может быть, родители извели, опустошили себя, отдав ей щедро и до последней капли все свои соки?
– Мы чуть с ума не сошли, пока нам не позвонила отсюда наша знакомая, старшая сестра, – радостно рассказывала мать. – Правда, Моше?
Муж кивал, исподволь косясь на Андрея, и тот, чтобы никого не смущать, повернулся к веселой девичьей компании, словно был с ними вместе.
– И теперь у нас в джазе, как в кино, только девушки, – ликовала та, что была с бордовыми волосами. – Я – труба! – она издала ртом резкий, почти металлический звук. – Та-та-та!
– Ты говорила, что побудешь у Зивы всего неделю, – упрекнула мать Юдит.
– Там хорошо, мама, тихо, спокойно…
– А я – ударник! – поклонилась Андрею девушка в черной рубахе, отбивая дробь на крышке столика. – Пам-пам-пам!
– Подруга не может заменить семью, – нахмурился отец. – Тебе известно, что должен прийти рав Бар Селла и с какой целью. Это большая честь для всех нас. Почему же тебя нет дома?
Юдит прошептала:
– Ты знаешь почему… И мама тоже. Из-за постоянных ссор между вами. А причина всего – молоденькая продавщица в нашем магазине…
– Я – сакс! – продолжала знакомство самая высокая, нажимая на воображаемые клапаны. – По-по-по!
Отец взорвался:
– Ты, девчонка, не можешь вмешиваться в дела родителей! Не хочешь жить с нами – не надо! Пойдем отсюда, Малка!
– Ну, а я – бас! – жиденьким фальцетом сказала новоиспеченная женщина, как бы перебирая струны гитары. – Тум-тум-тум!