Девять правил соблазнения
Шрифт:
— Я никуда не ухожу, императрица, — прошептал Ралстон, улыбаясь своей, наверное, самой соблазнительной улыбкой. — Я хочу лишь получше тебя рассмотреть.
Прежде чем Калли полностью осознала значение его слов, он быстрым движением вскинул ее юбки еще выше.
— Нет, — сказала Калли, смущенная самой мыслью о том, что он хочет видеть такое интимное место.
Ралстон потянулся к ней, обхватил пальцами затылок и уверенным движением привлек к себе для обжигающего поцелуя. Когда она снова расслабленно прильнула к нему, Ралстон во второй раз поднял ее юбки и мягко раздвинул
— Такая гладкая и нежная, — прошептал он, покрывая короткими влажными поцелуями внутреннюю сторону ее бедра и прокладывая грешную, но такую горячую тропинку вверх.
Калли закрыла глаза, чтобы не видеть этого греховного движения, но вновь открыла, как только Гейбриел попросил ее об этом, — похоже, она была полностью в его власти.
Когда его губы коснулись самого интимного места, он слегка отстранился, с восхищением глядя на черные блестящие завитки, обрамлявшие ее лоно.
— Я воображал себе этот момент поздней ночью, в своей спальне. Я представлял себе, как ты открываешься мне, как сейчас, полностью моя.
От этих слов ее опалило огнем.
— Я представлял, как прикасаюсь к тебе, как сейчас... открываю тебя... ласкаю тебя...
Гейбриел говорил, а движения умелых пальцев следовали за его словами.
Неожиданно он припал губами к ее складкам, запечатлевая долгий и нежный поцелуй.
Оторвавшись от ее лона, Ралстон спросил:
— Ты трогаешь себя, милая?
Он провел пальцем по влажным и жарким губам.
Услышав этот вопрос, Калли крепко зажмурилась. Она не могла говорить... не могла на него ответить... не могла посмотреть Ралстону в глаза, которые потемнели от сдерживаемой страсти.
— Императрица, ответь мне. Ты это делаешь?
Калли кивнула, с легким стоном прикусив губу, щеки окрасились румянцем — свидетельством страсти и смущения, а он сверкнул белыми зубами и возобновил это сводящее с ума поглаживание.
— О ком ты думаешь, когда трогаешь себя?
Калли закусила губу, не в силах признаться.
Он нежно поцеловал ее в живот и поднял голову, посмотрев ей в глаза.
— Императрица...
В его голосе не слышно было никакого упрашивания, но ей отчего-то захотелось рассказать ему все.
— О тебе, — простонала Калли.
Услышав это признание, Ралстон возобновил ласку. Она охнула от удовольствия и подалась навстречу его дарящему наслаждение рту.
Когда волна удовольствия окатила Калли, она громко выкрикнула его имя и судорожно вцепилась в плечи. Через несколько долгих секунд она приоткрыла глаза, с трудом обретая осознание места и времени. Ралстон вновь попытался поцеловать ее лоно, но она нашла в себе силы отстраниться.
— Нет... — выдохнула Калли, качая головой и борясь с мощными ощущениями, которые пронизывали ее. — Гейбриел... остановись...
Маркиз поднял голову, напряженно наблюдая за Калли. Она открыла глаза и встретила его взгляд, наполненный страстью, удовлетворением и чем-то еще, что она не смогла опознать. Поднявшись на ноги, он припал к ее губам поцелуем, который больше походил на подтверждение права собственника, чем на ласку. Отпустив Калли,
— Ты действительно меня хочешь.
Эти слова развеяли дымку поглотившего ее чувства, и Калли моментально ощетинилась. С отчетливой ясностью она поняла значение его слов. Им двигала не страсть, заставившая его заниматься с ней любовью в кабинете и при свете дня, а скорее необходимость самоутверждения и получения еще одного доказательства своего мастерства соблазнителя. Это было всего лишь состязание, в котором она оказалась призом.
Он не хотел ее... конечно, не хотел. Она для него серая мышка.
От этой мысли ее словно пронзило холодком, и она так резко оттолкнула Ралстона, что тот потерял равновесие. Калли встала, кое-как поправила свои юбки и, пошатываясь, пошла к двери.
Ралстон высокомерно поднял брови, его тяжелое дыхание отражалось эхом вокруг них.
— Ты хочешь отказаться от своих слов?
Боль становилась все сильнее, и она уже не могла скрывать ее. Когда она заговорила, ее голос заметно дрожал.
— Нет, не хочу. Я всегда думала о тебе.
Немного помолчав, она добавила:
— Лучше бы я думала о ком-то другом.
С этими словами она повернулась и — черт с ней, с гордостью! — побежала.
Ралстон не двинулся с места, прислушиваясь к затихающим шагам девушки. Спустя минуту хлопнула тяжелая входная дверь, и глухой стук зловещим эхом отозвался в комнате.
Некоторое время спустя Ралстон сидел за фортепьяно, искренне надеясь, что музыка поможет ему изгнать из головы мысль об этой неуправляемой, взбалмошной девице. Он играл, и напряжение, до сих пор не отпускавшее его, извлекало из инструмента совершенно неукротимые звуки. Музыка звучала все быстрее и яростнее, пальцы маркиза буквально летали по клавишам, глаза были закрыты. Ралстон играл и ждал, когда музыка развеет тупую тоску, терзавшую сердце. «Я всегда думала о тебе».
Музыка захватила его, мрачная и отравляющая, обостряя его чувства, Ралстон задержался на клавишах нижнего регистра, вбивая в них свои эмоции. Но эти звуки, мучительные и в то же время страстные, причиняли ему боль, вновь и вновь напоминая о том, с каким страдальческим выражением лица выбежала из его дома Калли.
«Лучше бы я думала о ком-нибудь другом».
Ралстон выругался, но его проклятие утонуло в очередном мощном аккорде. Ее отповедь — такая заслуженная — тем не менее не охладила его желания обладать ею.
Он подвел эту молодую женщину к тому, что она начала осознавать себя, свое тело, свои эмоции. Ралстон понимал, что делает, хотя и чувствовал, что заходит слишком далеко. Но он не мог остановиться, даже если бы и захотел. В тот момент он был слишком возбужден — наверное, так же сильно, как и Калли. Даже если бы сам король вошел в кабинет, Ралстон не смог бы остановиться.
Поняв это, Ралстон испытал некоторое потрясение, и его пальцы замерли над клавишами. Он тряхнул головой, словно пытаясь освободиться от воспоминаний. Что же такое было в этой женщине? В этой заурядной, непритязательной женщине, которую он раньше даже не замечал?