Девять
Шрифт:
Парень встал, двинулся к двери, и, когда он уже взялся за ручку двери, Павел наконец вздохнул свободно. Девушка повернулась к ним спиной, рассматривая диски. Братан открыл дверь. Выходя, он оглянулся и кивнул Павлу на прощание. Павел тоже улыбнулся и подмигнул. Но тот продолжал стоять и смотреть, потом сказал:
– Ну что?
– Ничего.
– Так собирайся. Ты думал, что я тебя здесь оставлю, шутничок?
– Сроду здесь не был, – сказал Пакер, когда Болек остановил бумер на обочине дороги, посыпанной гравием.
Им полгорода
– Останешься тут, – сказал Болек.
– Где? – Пакер беспомощно оглянулся. – Где мне тут оставаться? Здесь ничего нет.
– Можешь, там подождать. – Болек показал на небольшую будку, стоящую на опушке, что-то вроде развалившегося отхожего места. – Тебе со мной нельзя.
Пакер покивал головой и застегнул молнию на куртке до самого подбородка:
– Хоть курева мне оставь.
Болек потянулся к бардачку и достал пачку «Мальборо».
– Не позже, чем через час, – сказал он и повернул ключ.
Деревья уже тонули в полумраке. Болек ехал очень медленно. Лужи попадались глубокие и топкие. Он остановился у забора из гофрированных металлических листов, вышел и постучал в ворота. Через минуту они приоткрылись и кто-то, вглядевшись в пришедшего, распахнул обе створки настежь.
Болек поставил бумер рядом с грязным «полонезом». Вокруг все напоминало расхлябанную стройку. Доски, переброшенные через грязь. Под навесом штабели кирпича, тачки, бочки с мастикой. В глубине площадки стоял дом. Его загораживали сосны, и трудно было понять, большой он или нет.
Плечистый мужчина в кожаной куртке встретил Болека на бетонных ступеньках:
– Иди. Ждет тебя.
Болек оскреб подошвы ботинок о край ступеньки и толкнул стеклянную дверь. Мужчина вошел следом. Нажал на кнопку в коридоре и вернулся на свой пост. Болек двинулся в глубь дома. Цементная плитка усиливала звук его шагов. Стены были кое-где оштукатурены – казалось, кто-то начинал работу то там, то здесь, бросал и начинал снова. Из-за приоткрытой двери показался еще один тип. Он кивнул Болеку. За его спиной двое играли в карты на пластмассовом столике. По телевизору шел мультфильм. Воняло носками. Где-то в недрах дома раздавались медленные, глухие удары. Словно кто-то бился головой о стену. Из темного поперечного коридора вышла жирная такса. Старая. Ей уже не хотелось лаять. Она лишь подняла голову и принюхалась.
Холл замыкала широкая дубовая лестница с резными перилами. С потолка над площадкой свисала стеклянная люстра. В жестяной миске лежала собачья жратва. Болек двинулся наверх. На полпути дубовые ступеньки закончились и пошли бетонные. Перед ним открылся широкий коридор. На цементной плитке лежал зеленый коврик, весь в дырах от окурков. Здесь стены были белые. На них висело несколько картин, где были изображены голые девицы с коричнево-оранжевой
– Просто ёперный театр! – сказал жирный мужчина, проваливаясь в кожаное кресло. – Кто должен был проследить?
– Вальдек со своими, – сказал Болек.
– Скажи ему, что я его зае… – сказал жирный. – Так ему и передай. Я не потерплю на своей территории никаких туфтарей, никаких фраеров, никаких засранцев.
– Говорит, что не догнали. Видели двоих. Говорит, гнались за ними.
– А ты им скажи, что я их зае… Да не стой ты так. Болек присел на низкий пуф.
Жирный – он был в одной серебристой пижаме – потянулся к ящику стола и достал бутылку белого «Абсолюта». Плеснул в два стакана и кивнул Болеку:
– Бери. Ты хороший парень.
Три стены в комнате были обшиты дубом. Четвертая – из стекла. За ней горел яркий свет.
– Разберись с ними. Старый Макс тебя просит.
– Будет сделано, шеф, – сказал Болек и взял стакан.
– Скажи ему, что я его зае…
– Скажу.
Пан Макс опрокинул стакан водки, пошарил по карманам пижамы и достал сигарету. Болек, вскочив, щелкнул зажигалкой. Пан Макс закурил, встал с кресла, кивком головы подозвал Болека, обнял его за плечи и подвел к стеклянной стене. Там, этажом ниже, блестела голубая гладь бассейна. Две девицы в купальниках стояли по пояс в воде и разговаривали.
– Глянь, Болек. Знаешь, сколько это стоит? Ты, наверное, думаешь, что много. Это стоит до х… Одни эти суки берут столько, сколько ты получаешь за полмесяца. Без премиальных, конечно. – Он ударил кулаком в стекло.
Девицы испуганно посмотрели в их сторону, прервали разговор и бросились резвиться.
– Я не за болтовню им плачу, а чтобы вид был. И вот не успеешь отвернуться, как тебя уже напарили. И так чего ни возьми. Ты мои глаза, Болек.
– Да, шеф.
– Если б ты был моим сыном, я бы тебе сказал: «Когда-нибудь все это будет твое». Но ты мне не сын и должен с этим смириться. Не обижаешься?
– Нет, шеф.
– Твоим это никогда не будет, но придет время, и у тебя будет все то же самое. Ты ведь знаешь, как я начинал.
– Знаю, шеф.
– Ни черта ты не знаешь. Когда ты начинал, у тебя был я. А у меня никого не было. Спроси у тех, кто меня знает.
Пан Макс оперся на плечо Болека. Он смотрел в стекло, но взор его проникал гораздо глубже. В прошлое. Вздохнув, он стряхнул воспоминания и ударил кулаком в стекло. Девушки улыбнулись им и помахали рукой.
– Хочешь какую-нибудь? Может, двух? Я не буду смотреть.
– Спасибо, шеф, но у меня на сегодня еще осталось несколько дел.
– Хороший ты парень. Работа прежде всего. – Он хлопнул Болека по спине и направился к столу.
Шлепанцы ударяли его по голым пяткам.
Пан Макс налил в стаканы, они чокнулись, потом он спросил:
– С собой?
– Да, шеф, – ответил Болек и вынул из кармана пакет в черном целлофане.
Пан Макс подбросил его, поймал, улыбнулся и спрятал в стол:
– Ты был один?
– Ясное дело, шеф. Я же понимаю.