Девятая квартира в антресолях II
Шрифт:
– Ну, что, барышня, решились? – весело спросила у нее Кристина. – Скидавайте платьице, обмерять стану. Только Вам больше пойдет голубое!
***
Голубая полоса неба занимала все верхнее пространство человеческого взгляда, уходя и справа, и слева в бесконечность. Внизу крутого склона холма, на котором угадывались разрушенные временем ступеньки некогда существовавшей лестницы, видна была подъездная дорога, а за ней простирались поля, прорезанные человеческими тропками, обрамленные по краю бархатной кромкой леса из островерхих елок и других, неразличимых отсюда деревьев. Блестели вдалеке под солнышком воды реки и редких
В скольких из них можно найти счастливых жителей? Где те, все верно делающие по жизни люди, довольные собой, своими близкими, своими делами? Как сосчитать их, да и есть ли они? А, если есть, то, сколько длится их безмятежность? До прискакавшего гонца, до новой вести в конверте, до запертой перед тобой дочерью двери? Ведь совсем недавно он сам мог отнести себя к таковым, и вот… Андрей Григорьевич, как уже освоившийся житель «слободки ожидания», впервые сегодня удостоился права прогулки за стенами монастыря. О тайной калитке в стене, пару дней назад, поведала ему его соседка по домику, немногословная вдова Угрюмова. Лишь только заселившись в освободившуюся комнатку, Полетаев в тот же день столкнулся с ней, следуя ко всенощной. Они раскланялись.
У другого своего здешнего знакомца, бывшего прокурорского секретаря Демьянова, а нынче соискателя монашеской жизни, узнал он, что вдова живет тут уже с прошлой осени, сильно сдала здоровьем последнее время, и выслушал одобрение того, что подселили к ней крепкого мужчину. Имя бывший прокурорский секретарь имел необычное – Рафаэль Николаевич. Проживал он отдельно ото всех мирских, в совсем разваливающейся хибарке на отшибе, был легко вхож на половину старцев, исполняя между ними и ожидающими некую роль вестового, но пока не удостоился даже звания постоянного послушника.
Разговоры среди проживающих при монастыре были не приняты, совместные трапезы проходили после общей молитвы в безмолвии, новостей тут, как таковых, не случалось, а жизнь была размерена и молчалива. Забывшихся и разглагольствующих сверх необходимых потребностей вежливости или просьб, проходящие мимо монахи обжигали такими взглядами, что охота балаболить отпадала надолго. Исключением оказался Рафаэль Николаевич – тот мог болтать при встрече не хуже какой-нибудь свахи. Будучи человеком души чуткой, Андрей Григорьевич очень быстро понял, что ни одна сентенция Демьянова не произносится всуе или бездумно, а, как правило, имеет либо предложение к размышлению, либо даже скрытый указ. Он стал прислушиваться, и, выполняя негласные послушания, влился в жизнь «слободки ожидания» довольно быстро, приняв все ее условности и ограничения.
На второе же утро своего пребывания в монастыре, он сам встал засветло, и к моменту пробуждения немощной соседки, уже натаскал воды в стоящую в сенях бочку. Та, заметив это, поблагодарила нового соседа, даже слегка улыбнувшись, хотя этому новому для нее выражению лица и пришлось прорываться сквозь прилипшую, как маска, гримасу то ли боли, то ли брезгливости. Неприятное было лицо. Прежде с ней в домике соседствовала глухая старуха, и ни о какой помощи с ее стороны, конечно, речь не шла. Вдова сама помогала той иногда перешагнуть порожек. Но над старухой сжалились быстро, принял ее старец всего лишь через месяц ожидания, и та отбыла в свой уезд накануне. До этого была девица, у которой отнимались ноги, а до нее толстенная попадья, что плакала и днем и ночью, почти не замолкая. Все это Полетаев узнал много позже.
Как ни строги были правила, а любопытство человеческое
Заметив, что соседка-вдова иногда на час-два исчезает из его поля зрения, он не удержался и как-то по дороге от храма к домику спросил ее об этом обстоятельстве. Тут и выяснилось, что так называемым «долгожителям», с благословения старцев разрешены прогулки. За монастырской стеной, над обрывом, идет узкая стежка, в конце ее рябина, посередине – скамья. Спуска вниз давно нет, заканчивается тупиком, вдоль шагов всего с сотню. Вроде как на воле, да и не в миру.
***
Ольга Ивановна приняла Лидин рассказ всерьез, но явного одобрения не высказала. «Делай, как знаешь, дочь. Ты теперь взрослая», – ответила она ей на предложение отправить Петрушу в монастырь. Сам он, неожиданно трезво и спокойно, выслушал сестру и, будучи в состоянии видимого душевного здоровья, согласился на поездку, оставив принятие решения о проживании в монастыре на потом. Отправились вчетвером. Кузьма, предупредив, что дорога дальняя, заставил их выехать по прохладце, чуть не затемно. К полудню они подъезжали к воротам монастыря.
Войдя с паломниками внутрь по указанию Кузьмы, уже бывавшего здесь, они сразу нашли главный собор. Пока следовали к нему, Лиза все оглядывалась, надеясь в одном из прихожан узнать отца. Народу вокруг было так много, как в праздничный день у них в городе, но ни одного знакомого лица. Кто-то шел на службу в собор, кто-то в тихий храм, где нынче стоял прохладный полумрак, кто-то целенаправленно приехал поклониться святым мощам, а кто-то спускался к источнику. Жизнь в монастыре была организована подобно городской – потоки людей текли по своим надобностям, совершались назначенные беседы с батюшками, оговаривались свершения таинств, монахи, минуя мирскую суету, исполняли назначенные послушания, все имело свой смысл и назначение.
Лиза отчаялась, озираясь. Лида и Петр тоже оказались растерянными, не ожидая такой толпы, и не очень понимая, что им теперь тут делать. Кузьма, проводив молодежь до ворот, вернулся к повозке. И лишь Алексей, обычно тихий и нерешительный, но с детства привыкший к монастырскому житью, не оробел, а сообразил задать вопрос проходящему мимо человеку в облачении.
– Скажите, Вы же тут все знаете? К кому бы нам можно было обратиться?
– Простите братья и сестры, мне не дозволено говорить с мирскими. Вон идет отец Павел, он поможет, – и монах, не разнимая рук, сцепленных под длинными рукавами рясы, кивком указал на идущего в их сторону батюшку.
Батюшка охотно остановился возле них, подробно рассказал, где и какие службы ожидаются до вечера, как набрать святой воды из источника, и где расположена купель. Всматриваясь во время разговора в лица молодых людей и барышень, приветливый батюшка вдруг замолк и, обращаясь теперь только к Петру, сказал:
– За избавление, сын мой, желаешь свечечку поставить? Пойдем, покажу где.
Он увлек их к той небольшой церквушке, что нынче была свободна от службы, и по дороге все рассказывал про какую-то тутошнюю икону, про ее чудеса и ограждение от бед. У порога он их оставил. Набравшись смелости, Лиза спросила у уже уходящего пресвитера: