Девятая рота. Дембельский альбом
Шрифт:
— Оленька! Сын! Где мой сын!
В конце-концов Лютого с трудом скрутили, на всякий случай связали ему руки и на плащ-палатке отнесли в медсанчасть, где полковой доктор вколол ему лошадиную дозу успокоительного.
Когда он, наконец, пришел в себя, то увидел у своей кровати командира части. Полковник Говоров сел рядом на стуле и начал говорить казенным, лишенным эмоций голосом — так было легче ему самому.
— Взрыв прогремел за полчаса до того, как мы получили от твоего радиста сообщение, — рассказывал он лежавшему с закрытыми глазами на спине Олегу. —
— Не хочу… — сказал Лютый. — Не могу я так больше жить…
— Надо жить, Олег. Надо.
— Я любил ее… Мы ждали сына… Как же я теперь? Зачем мне жить без нее? Как мне жить без сына?
Весь следующий день он бездумно шатался по части, никого не замечая, ни на что не реагируя. Казалось, он так и не смирился с потерей жены и ребенка, и все еще надеется встретить Олю на территории военного городка.
А к вечеру Олег напился вусмерть. Жестоко. Тяжело. Без меры. Упал замертво на одну из кроватей в казарме павшей в бою девятой роты и проспал там почти двое суток. Утром он вышел на улицу, и все, кто встречал его, отшатывались в сторону. Он был совершенно седой — белый, как лунь.
В тот же день его вызвал к себе командир полка Говоров.
— Поезжай-ка ты в отпуск, брат, — от души посоветовал полковник. — Нельзя тебе сейчас здесь оставаться. На тебя не то что стены, воздух здесь давит. Все напоминает о ней. Отвлечься надо, сменить обстановку.
Он замолк, сочувственно разглядывая подчиненного. К его удивлению, Олег ответил спокойно, даже рассудительно.
— Отвлечься? — Лютый даже нашел в себе силы усмехнуться. — Во-первых, от чего? А во-вторых, как вы это себе представляете? Я все свое в себе ношу, от себя куда деваться, посоветуйте?
— И все равно, Олег, — полковник по-отечески положил руку ему на плечо. — Давай, двигай в отпуск… Может, на родину, в Красноярск съездишь? У тебя ведь там мать осталась. Или я ошибаюсь?
Олег кивнул с мрачным видом.
— Ошибаетесь, товарищ полковник. Насчет матери ошибаетесь. А отпуск я возьму. У меня тут дело одно образовалось, очень важное дело. Но не в Красноярске. Спасибо вам за предложение…
Пенджаб встретил Олега сильным порывом ветра, принесшим с собой запахи восточного базара: пряностей и жареного бараньего шашлыка. Толпа на железнодорожном вокзале была одета по-восточному пестро и бедно. И вообще, Востока здесь стало гораздо больше с тех пор, как он был в этом городе последний раз. Лютому даже показалось, что он вернулся в Афганистан.
Дом, в котором, по словам Пиночета, милосердные слуги Аллаха приютили сына убитой ими Белоснежки, он нашел сразу. Ему помог русский бомж — старик-пенсионер, встреченный им на выходе из вокзала. По его словам, весь город знает, где живет пятилетний русский мальчик.
— Али! —
Лютаев осторожно приблизился к дувалу — высокому забору из самана — и заглянул во двор через трещину между кирпичами. Тот ли это Али, которого он ищет?
Через двор с двумя пластиковыми ведрами бежал к торчавшей посреди двора колонке чумазый, худющий белоголовый мальчуган, в середине февраля одетый лишь в рваные штанишки, дохлый замызганный свитерок и резиновые тупоносые галоши на босу ногу. Но ведь даже в сравнительно теплом Пенджабе в феврале температура воздуха не поднимается выше восьми градусов!
У Лютого сердце обливалось кровью, когда он смотрел, как мальчонка тонкими ручонками, надрывась, накачивает ручным насосом воду из бетонного колодца. Налил два красных ведра и потащил в дом — откуда только взялись силы.
— Али, — закричала все та же женщина. Саму ее Лютый пока не видел, она была в доме на женской половине. — Где тебя ветер носит? Покорми овец, да потом убери за ними.
И мальчишка послушно побежал за кухонную пристройку к клетям, где недовольно блеяли голодные овцы. Долго скреб там кетменем — набрал полные корзины помета и потащил все в печь-тандыр, установленную посреди двора. Сухой помет шел на растопку. Хозяйка дома пекла в тандыре самсу — пирожки с мясом, ароматные лепешки и тандыр-кабоб — здешний шашлык.
— Али! Неси дрова — скоро хозяин придет, кормить его надо!
Пацан валился от усталости с ног, но побежал выполнять новое поручение. Набрал в чулане заранее приготовленный хворост и потащил к печи.
Из женской половины вышла хозяйка дома. Это была дородная — килограммов под сто двадцать — тетушка, одетая в цветастые национальные штаны из натурального шелка и такое же пестрое платье, поверх которого была накинута кофта из ангоры и толстый пуховый платок. Запястья рук женщины, ее пальцы, уши и шею украшали золотые побрякушки, а брови были подведены сурьмой.
— Скройся с глаз! — крикнула она мальчишке, и тот с проворством бездомного котенка юркнул в какую-то щель.
— Эй! — Кто-то хлопнул Лютого по пояснице. — Ты чего здесь стоишь? Чего высматриваешь? Ты кто такой?
Олег повернулся и увидел перед собой толстопузого коротышку-таджика в стеганом халате-чапане и лохматой белой папахе.
— А ты кто такой? — соответствующим тоном поинтересовался Лютаев.
— Что? — возмутился пузан. — Это мой дом! Ты зачем пришел сюда?
— Я привет тебе привез издалека, — сказал Лютый первое, что пришло на ум.
— Привет? Какой привет? От кого привет?
— Не привет, а предложение.
— Что за предложение?
Надо было как-то выкручиваться. И Лютый показал пузану единственную ценную вещь, которая у него была при себе.
— Смотри, — он чуть откинул полу своей черной кожанки, под которой в плечевой кобуре красовался новенький парабеллум.
Олег очень хорошо знал, что в этих краях такие машинки та же валюта, как водка или самогон в России. Украшение жещины — золото, украшение мужчины — оружие.