Девятнадцать писем

Перри Джоди

Рэйчел поворачивается лицом ко мне, и грусть в её глазах видно издалека. Думаю, она чувствует, что это начало конца между Джеммой и мной, но никто из нас не может заставить себя сказать это вслух.

— Цветы красивые. Ей бы они понравились, — от измученного тона её голоса по моей спине бегут мурашки, умножая отчаяние, которое я чувствую внутри. Во мне по-прежнему есть крохотный свет. Хоть он значительно потускнел, он всё ещё есть. Я цепляюсь за этот крохотный кусочек надежды всем, что у меня есть.

Я наклоняю голову и провожу рукой по волосам. Прежней Джемме действительно

понравились бы эти цветы — насчёт этой новой версии я не так уверен. Прежняя Джем вырывалась бы домой. Она ненавидела бы быть вдали от меня и страдала бы так же, как я. Как жизнь может быть так жестока? Она забрала то, что для нас обоих было важнее всего: нашу любовь друг к другу.

— Ох, Брэкстон, — произносит Рэйчел, пересекая комнату и останавливаясь передо мной. Из глубины моего горла рвутся рыдания, когда я слышу, как она плачет. Когда она крепко обвивает меня руками, вся моя сила исчезает, когда я полностью ломаюсь. Я оплакивал Джему… себя… нас.

Это действительно конец?

Я чувствую себя глупо, когда отстраняюсь и вытираю глаза тыльной стороной ладони. Я не тот, кто проявляет слабость перед кем-либо. Даже перед Джеммой. У нас у всех есть демоны, которых мы прячем от остального мира.

Я отворачиваюсь от залитого слезами лица Рэйчел, когда она смотрит на меня. Я ненавижу жалость в её глазах. Мне нужно выпить; что угодно, чтобы притупить эту боль.

Я иду на кухню и беру первую попавшуюся бутылку, тянусь за стаканом на верхней полке. Рэйчел не сходит с места, но не отрывает от меня взгляда. Я заполняю стакан практически до конца. Я уже знаю, этого не будет достаточно. Целой бутылки не будет.

Откинув голову назад, я проглатываю жидкость двумя большими глотками. Она жжёт по пути вниз, но я этому рад. Я, не колеблясь, наливаю себе ещё один стакан, но прежде чем мне удаётся поднести его к своим губам, Рэйчел появляется рядом со мной и хватает меня за запястье.

— Не надо. Это не выход.

Я хочу выхватить запястье из её хватки и сказать ей не лезть не в своё дело, но не делаю этого. Я знаю, она тоже страдает. Ни для кого из нас это не легко. Может, она и потеряла свою подругу, но моя потеря намного больше. Я потерял свою жизнь, своё всё.

— Пожалуйста, не говори мне, что ты сдаёшься насчёт неё, Брэкстон.

Я могу только выдохнуть. У меня нет слов. В данный момент я в отчаянии и погружаюсь в самобичевание, но глубоко внутри я знаю, что не сдался. Я никогда не смогу отказаться от нас. Если мне потребуется вся оставшаяся жизнь, чтобы завоевать её обратно, то пусть будет так. Я в этом надолго.

— Ты должен бороться за это, Брэкс.

Я ставлю стакан.

— Как я могу бороться за что-то, чего она даже не помнит?

— Заставь её вспомнить.

Я саркастично усмехаюсь ей в ответ. Если бы всё было так просто.

— Я серьёзно, Брэкстон. Поговори с ней. Напомни ей обо всём, что между вами было.

— Она не станет говорить со мной.

Думаю, это больнее всего — что она даже не станет говорить со мной. Нам всегда было легко найти слова, до сих пор. Мы могли говорить о чём угодно и обо всём, до сих пор. Мы

были полностью посвящены в жизнь друг друга, до сих пор.

— Заставь её слушать, — давит Рэйчел. — Напомни ей, что было между вами. Напиши ей грёбаное письмо, если придётся. Только не сдавайся. Вы двое предназначены друг для друга.

— Были предназначены друг для друга, — тихо говорю я.

— Нет, ты ошибаешься, это по-прежнему так! У вас двоих такая любовь, как ни у кого другого.

Я делаю паузу и задумываюсь над её словами. Может, она права. Если Джемма не станет слушать мои слова, то может хотя бы прочитать их. Ей нужно знать, какой когда-то была наша жизнь. То, что между нами было, слишком прекрасно, чтобы это забыть.

Глава 8

Джемма

Настойчивый стук в дверь моей спальни заставляет меня неохотно подняться с кровати. Я думала, что если буду игнорировать её достаточно долго, она уйдёт. Я мало, что знаю о женщине, которая утверждает, что она моя мать, но одно понятно наверняка — она неумолима.

Моя нога по-прежнему в этом нелепом лангете, так что я двигаюсь медленно. Я начинаю наслаждаться гидротерапией, которой доктор заставил меня заниматься, чтобы укрепить ногу, только потому, что это означает избавление от этой ужасной штуки, даже если временно. Минусом моей терапии было вынужденное время с Брэкстоном. Это не потому, что с ним тяжело быть рядом; совсем наоборот, он всегда дружелюбный и милый. Тяжело видеть его лицо, когда мы вместе. Умоляющий, практически отчаянный взгляд в его глазах. Будто он молча умоляет меня вспомнить его. Это наваливает на меня чувство вины.

Я никогда не забуду, какое у него было лицо, когда я сказала ему, что не поеду домой. Его опустошение разрывало мне сердце. Я чувствовала, как он ломается передо мной, без звука и без единой слезы. Видеть это было ужасно, особенно зная, что причина этому я. Я надеюсь, что больше не увижу и не почувствую этого снова.

Он относился ко мне так хорошо. С таким терпением. В последнюю очередь я хотела причинить ему боль, но ему нужно поставить себя на моё место. Я не знаю его. Да, он стал знакомым за последние недели, и да, он кажется замечательным парнем — милым, заботливым и верным — но этого просто недостаточно.

Я вдруг оказалась в мире, которого не знаю, не помню, и это чертовски пугает. Я окружена незнакомцами, которые любят и суетятся надо мной, но я ничего не чувствую к ним в ответ. Это крайне страшно. Я никого не знаю, но хуже всего, я даже не знаю себя.

Какой мой любимый цвет или любимое блюдо? Прямо сейчас подошло бы что угодно любимое. Хотя бы проблеск того человека, которым я когда-то была. Я хороший человек? Или стерва? Хоть эти люди возвращаются день за днём с улыбками на лицах и любовью в сердцах, я не могу не склоняться к версии стервы. Я не особо оценила нежность, которой меня осыпали. Это значит, что мне всё равно, или я просто пустая внутри? Я определённо чувствую себя пустой.