Девятое имя Кардинены
Шрифт:
— Младшей не следует вмешиваться в разговоры старших, а когда она нечаянно услышит о себе, надо сделать вид, что этого нет.
— Но это есть. Меня ругают за то, что я не вру? Или за то, что помогаю старому человеку?
— Нет, за то, что нетверда в вере.
(Дед потихоньку подмигнул ей и протелепатировал: «Если бы ты, внука, была такой же хорошей католичкой, как ученой мусульманкой, он бы поменьше сердился».)
— Крестили меня в католики — согласия не спрашивали за малодневством. А в Коране на каждой странице либо пророк
— Как бы чрезмерная нагрузка, которой ты подвергаешь свою память, не повлияла не твой разум и волю, дочь моя.
— Это вы о чем? О Коране или о той маленькой книжке, которая хорошо начинается и не имеет конца? Я ведь и из Евангелия могу прочесть наизусть.
— Ну-ка иди сюда, теолог недоношенный, — дед вдернул ее в комнату за ворот рубахи и подтащил к патеру.
— Вот, святой отец, поговорите в ней в мое отсутствие, а то сил нет с окаянной девкой!
Он демонстративно протопал к выходу из комнату. Священник поставил девочку меж колен и сурово спросил:
— Как твое имя?
— Знаете же. Тэйни.
— Это кличка для мальчика по имени Тейнрелл.
— А меня и хотели назвать в честь одного из мужчин Стуре. Он погиб на поединке со своим родичем, и папа с мамой переживали.
— Знаю: ради переселения душ или как выкуп судьбе. Язычество!
— Я вообще-то Танеида, только вы это знаете.
— Спасибо, что представилась. Так вот, Танеида, где тебе легче молиться — в часовне или в мечети?
Девочка слегка возвышалась над ним — рослая для своих лет.
— В часовне пестро, фигурки разные, картины, дымом курят. А в мечети ничего нет, кроме голубых и синих знаков по белому — и еще ковров. Как небо в облаках и цветущая земля. И там я могу не только говорить, но и слышать. Правда, я слышу! Со мной писаные слова лучше картин говорят!
— Мне жаль, что с тобой так получается.
Она вгляделась в его лицо.
— Отец, я вас сильно обидела?
— Не меня, но Бога…
— Ему-то не к лицу обижаться — Он такой большой, а я маленькая и глупая…
— Муллу ты пожалела, а вот меня ни ты, ни твой дедушка не щадите.
— Я… послушайте, не надо глядеть на меня с таким прискорбием! Ну что делать, уж такая я нескладная, что меня во все религии с головой кунает. Но я никогда ни о какой из них плохо не говорила и, клянусь, дальше тоже не буду. О священниках тоже. Вы верите?
— Верю. Ты дала обещание не мне, а Богу, который для всех един, и я думаю, Он принял твое слово. Да, принял, я знаю. Ох, детка, только, ради всего святого, не капай мне слезами на тонзуру, так и простудиться недолго!
И в этот патетический момент с улицы донесся вопль:
— Тэйни, эй, ты там где? Кончай растабарывать со своими старцами и поехали в верховья образцы бить. Я тебе Игрунью подседлал!
…Мятеж — или восстание — против Эйтельреда закончился тем, что слуги его частью разбежались,
Бусина четвертая. Альмандин
Президент Лон Эгр уткнул глаза в полированную столешницу и боковым зрением рассматривал молодую женщину. Зря она оделась в этот левосторонний смокинг черного сукна, подумал он о ее костюме с лацканами и прямой юбкой. Сама тощая, скулы выпирают, волосы побурели и даже развились, кажется. Чистая головешка. И к тому еще — с тросточкой. Говорят, у нее что-то с щиколоткой после допросов в тюрьме Ларго — слава богу, не наших. С точки зрения некоторых моих подчиненных, проваленный агент есть нелояльная персона, сталось бы и нелояльно побеседовать.
— Ина Танеида, вы мне можете откровенно сказать, что у вас с народными бригадами?
— Вам лично — с удовольствием. А вот жукам-древоточцам, которые водятся в здешних стенах, и улиткам на оконном стекле — не слишком охота.
— Ох! Неделю назад проверяли.
— Думаете, это такой малый срок для спеца в микроэлектронике? Поэтому предлагаю: мы общаемся на бумаге и после этого листы сжигаем. Согласны?
— Что поделаешь. Но хоть вопросы задавать устно я могу? Ладно, говорите, то бишь марайте бумагу. Вот она, перед вами.
— «После гибели моего мужа Картли, иначе — Элиезера Цади, меня подобрали и лечили люди Оддисены. Их и врачей помню как в тумане — то без сознания, то под наркозом. Позже меня переправили к одной из их милосердных сестер».
— Имя? — спросил он.
— С какой стати. Таких, как она, половина здешнего населения.
— «Они всё время наблюдали за мною, а когда я оправилась настолько, что могла ходить, переправили меня из осажденного Эрка на вашу сторону и устроили в школу «Сидра», которая была причислена к ведомству контрразведки».
— Узнаю их обычную практику. Приходится терпеть, коль скоро мы с ними сотрудничаем.
— «Разумеется, обучение шло по их программе, хотя не для всех одинаково. Таких, как я, обучали в основном братья, а красноплащников — половина на половину ваши и, так сказать, мои».
Он перехватывает у нее ручку:
— «И, разумеется, если я поинтересуюсь узнать, что то за «Сидра» такая, или «Сикомора», «Лотосовое древо», а то и вообще «Боддхи», обнаружится, что состав преподавателей с тех пор изменился, матчасть уничтожена, а самого заведения и подавно не было — ведь так?»