Девятьсот восемьдесят восьмой
Шрифт:
Грустно вздохнув, Курьян сделал большой глоток и поморщился — кисло. Тем временем Марсель, вопросительно взглянув на вдруг замолчавшего Тимоху, решил сам вмешаться в разговор.
— Скажи-ка мне, добрый человек, — обратился он к хозяину дома, — это о каких татях ты говоришь? И сколько их всего?
— Ох, а я думал, ты по-нашему не понимаешь, — удивился Тимоха, поперхнувшись от неожиданности.
— Понимает, понимает, — Курьян успокоил кума. — Ты не смотри, что он в маске — должность у него такая. А в остальном наш человек. Так что там
— Ну, что… — задумался мужик. — Сколько их, точно сказать не могу. Ходили разговоры, что это сыночки Тарасовские разошлись, но никто этого точно сказать не может — в лицо их никто не видел. Если это все же они, то их пятеро. Самому младшему, Федору, должно быть сейчас лет восемнадцать, самому старшему — под тридцать.
— Так вы что, ни разу не видели тех, кто на вас нападает? — удивился Марсель.
— Представь себе, — Тимоха развел руками в стороны. — Они, это поганцы, где-то надраконились стрелять больно уж метко. Многие наши полегли, пытаясь до них добраться. Здесь и раньше-то мужиков не густо было, а теперь — так вообще всего ничего осталось.
— Неужели так много положили? — воскликнул Курьян, грохая кулаком по столу.
— Как видишь. А в последнее время настолько обнаглели, что стали уже и в селище по ночам наведываться. Вроде как к себе домой.
Марсель нервно забарабанил пальцами по столу. Выходит, зря он пожалел того парня — на его совести было много смертей. Но что сделано, то сделано — прошлого не вернешь. Подумав так, историк обратился к хозяину:
— Можешь сказать своим, что они больше могут не бояться.
— С чего это? — удивился мужик.
— Посекли мы их. Скорее всего, разбойничали как раз те самые тарасовские отпрыски, о которых ты только что говорил. Во всяком случае, их было как раз пятеро.
— Ну-ка, ну-ка, — встрепенулся Тимоха. — Расскажи!
— А что рассказывать? Мы их встретили недалеко отсюда, — Курьян ответил вместо Марселя. — Хотели нас ограбить и коней отнять. Может быть, и еще что похуже сотворить. Но не на тех напали!
Покосившись на друга — не против ли? — мужик продолжил свое героическое повествование:
— Нас, знаешь, голыми руками не возьмешь. Пытались они стрелы в нас пускать, но только Мусу зацепили.
— Кого? — не понял Тимоха.
— Ну, того, которого мы привезли. Мусой его зовут. Ты не смотри, что он такой чумазый — крепкий мужик, видный. Мне он сначала не понравился, но ты бы видел, как он здоров своей саблей махать! В общем, не будут больше вас разбойники беспокоить.
— Ты точно говоришь? — не веря внезапно свалившемуся счастью, вскочил на ноги Тимоха. — Не брешешь?
— Чего мне брехать? — оскорбился Курьян. — Да вон они лежат — в лесочке рядом. Можешь сам посмотреть.
— Брат! — Тимоха кинулся к куму и обнял его с таким чувством, что здоровяк даже крякнул от неожиданности. — Спаситель ты наш!
— Ну, не только я, — освобождаясь, смущенно пробормотал Курьян. — Остальные тоже постарались. Немного.
— Да мы же… Ты
В этот момент дверь приоткрылась, и в избу заглянула женщина, которой недавно доверили Мусу. Бросив на Марселя настороженный взгляд, она обратилась к хозяину:
— Там этот, бесурменин, в себя пришел. Зовет какого-то Кирилла. Хотел встать, так мне пришлось ему пару раз того…
— Чего — того? — нахмурился Тимоха.
— Чего, чего… В зубы дать! — с вызовом отозвалась баба, и Марсель автоматически взглянул на ее руки, которым мог бы позавидовать любой мужик.
— Ты что?! — вскричал Тимоха. — Нашему гостю — да в зубы? Меланья!
— Ладно, — поднялся ученый. — Я Кирилл. Пойду, посмотрю, что там. Ты, Курьян, можешь не ходить. И не болтай лишнего.
Оставив родственников общаться друг с другом, Марсель проследовал за женщиной, которая, идя впереди, постоянно оглядывалась на него, словно опасалась, что он нападет на нее сзади.
— Ты не бойся меня, — мужчина постарался успокоить ее. — Я тебе зла не желаю.
— Вот и хорошо, что не желаешь, целее будешь, — отозвалась баба. — Пришли.
Отступив в сторону, она пропустила Марселя в избу и зашла следом. Муса лежал на толстой соломенной подстилке, а по обе стороны от него стояли его помощники. Судя по вздувшейся губе, ему действительно досталось, и историк с трудом сдержался, чтобы не засмеяться. Мавр бросил на свою няньку недобрый взгляд и, стараясь говорить внятно, несмотря на слабость, произнес:
— Баба меня била. Это нельзя. Оскорбление. Казнят за такое.
— Она тебе жизнь спасла, так что, думаю, ее можно простить, — отозвался Марсель, стараясь говорить, как Кирилл — степенно и внушительно. — Знахарю это можно, если больной ведет себя дурно.
— Уу, сахира, — процедил сквозь зубы Муса, глядя на женщину. — Ведьма!
Меланья в ответ только хмыкнула и отвернулась. Подумав, что мавр, чего доброго, решит наказать ее при удобном случае, Марсель поспешил смягчить ситуацию.
— Твоя обязанность — охранять меня. Ее — лечить тебя. Если я буду в опасности, ты ведь постараешься меня спасти, даже портив моей воли, верно? Вот и у нее так же. Так что на твоем месте я бы не сердился, а поблагодарил ее. И Курьяна, кстати, тоже.
— За что?
— А ты забыл, что это он из тебя стрелу вытащил? Если бы не он, ты бы уже умер.
— Всем должен, — почему-то грустно вздохнул Муса, но тут же поморщился — любое движение причиняло ему боль. — Нужно ехать. Я могу.
— Ты? — усмехнулся Марсель. — Легче было бы сразу закопать тебя в том лесу, чтобы потом не мучиться. Лежи, набирайся сил. Завтра видно будет, что к чему.