Девятьсот восемьдесят восьмой
Шрифт:
— То есть ты спросил ее об этом?
— Да.
— И она согласилась отправиться с тобой?
— Да. Сказала: за тобой — хоть в Навь. Не знаю, что такое Навь. Наверное, далеко.
— Даже дальше, чем ты думаешь, — задумчиво протянул Марсель. — Что ж, рад за тебя, друг мой.
— Друг? — удивленно приподнял бровь Муса.
— Ты получишь свою свободу, — ответил ученый, поднимаясь. — Будь спокоен.
Покинув помещение, историк отправился на поиски Меланьи. Ему вдруг пришло в голову, что от нее он может узнать все недостающие подробности. Раз уж Муса так быстро нашел с ней общий язык, значит, они успели о многом поговорить. Каким образом они сблизились, ему было неинтересно — у влюбленных есть свои
— Никак не пойму этот народ! — проворчал он. — Всего им мало.
— Что-то случилось? — поинтересовался Марсель.
— Жадность случилась. Как узнали о том, что сынков тарасовских больше нет, все подбивают меня отправиться на поиски их тайника, в котором они добро схоронили. И где я его найти должен? Эх…
Тимоха безнадежно махнул рукой и вздохнул. Историк мог понять обе стороны, но в этот момент у него были более важные дела, чтобы разбираться во взаимных претензиях местного населения.
— Нигде не могу Меланью найти, — пожаловался он. — Хочу спросить у нее, когда Муса на ноги встанет.
— Так она в соседней роще — за травами своими отправилась. Сказала, что скоро вернется.
— Какая роща? Эта что ли? — ученый указал на группу деревьев, которая находилась всего в паре сотен метров от селища.
— Она самая.
— Тогда я сам схожу туда.
— Сходи, если так хочется, — пожал плечами мужик. — Небось, не заблудишься.
Выйдя за пределы поселения, Марсель быстрым шагом направился к роще, но, подойдя ближе, с удивлением остановился. До него донесся чистый женский голос, который пел какую-то незнакомую ему песню. Звуки были настолько прекрасными, что он некоторое время не мог поверить, что их производила Меланья — если бы он не видел ее, то мог бы предположить, что этот чудесный тембр принадлежал молодой красавице. Тем не менее, сомнений не было: пела именно знахарка — подойдя ближе, ученый увидел, как женщина, сидя на траве и поглаживая ее, словно хотела приласкать, то и дело прикладывала руки у груди. Поняв, что в очередной раз оказался невольным свидетелем какого-то таинства, Марсель медленно опустился на корточки и стал слушать. Слова песни были совершенно простыми и наивными — в них некая девица ждала своего любимого из похода и, не дождавшись, бросилась вниз со скалы. С тех пор скала носит ее имя. Несмотря на минорные ноты, чувствовалась в песне какая-то сила, из-за которой грустный смысл не казался таким уж грустным. Наконец, допев до конца, женщина поднялась на ноги и пошла по направлению к густым зарослям. Остановившись возле них, она стала обрывать красные плотные соцветия и складывать их в наплечную сумку. Решив, что пора обнаружить свое присутствие, чтобы знахарка не подумала, будто он подсматривает за ней, ученый сделал несколько шагов по направлению к ней.
— Ты очень громкий, — вдруг заявила Меланья, не оборачиваясь.
— Да? Хм… — смутился от неожиданности Марсель. — И давно ты меня заметила?
— Давно.
— Что ж, я и не думал прятаться.
— Знаю. Что ты хочешь от меня? — женщина продолжала стоять к нему спиной, и ученый мог только догадываться о том, какие чувства были написаны на ее лице.
— Нужно поговорить о Мусе.
— Тебе нужно — ты и говори. А я послушаю.
Судя
— После того как мы закончим наше дело, Муса вернется со мной.
Помолчав пару секунд и не дождавшись ответа, историк продолжил.
— Так, во всяком случае, я думал раньше.
— А теперь?
— Теперь я начал в этом сомневаться.
— Почему?
— Да есть у меня парочка причин. Не хочу ходить вокруг да около. Ты любишь его?
— Это не твоего ума дело, — ровным голосом отозвалась женщина, а Марсель поймал себя на мысли, что готов начать горячиться. Взяв себя в руки, он постарался говорить спокойно:
— Моего, если это так. Муса ведь говорил тебе о том, что нас связывает?
— Говорил, — Меланья повернулась к своему собеседнику впервые за все время разговора и взглянула ему прямо в глаза. — И я не понимаю, почему он до сих пор верен своей клятве.
— Он человек слова, — осторожно заметил ученый, обрадованный тем, что разговор пошел в нужном направлении.
— Он отплатил тебе сполна, — осуждающе покачала головой знахарка. — А ты? Что ты дал ему, помимо своей веры?
— А что я должен был дать ему?
— Хотя бы то, что обещал. Он мог стать тебе другом, а стал рабом твоим. Рабов много, а верный друг — редкость. И зачем я тебе это говорю?
Женщина грустно вздохнула и снова принялась собирать соцветия.
— Я обещал ему свободу, — напомнил Марсель.
— Сколько раз? Стоит ему выполнить твое задание, как ты тут же придумываешь еще одно, потом — еще. И так будет всегда. Когда же ты насытишься?
— А вдруг я уже насытился?
— Так иди и скажи ему об этом. Освободи его от клятвы, которую он дал тебе когда-то. Оправдайся перед своим богом, если ты действительно веришь в него.
— И что дальше? Уедешь с ним?
— Я уже говорила, — отозвалась Меланья, — что это тебя не касается. Я никаких обещаний тебе не давала, так что и отчитываться перед тобой не стану.
— Твое право.
Марсель услышал все, что ему было нужно, и, резко повернувшись, направился к селищу. Если Муса, на самом деле, решил строить свою жизнь с этой несговорчивой бабой, у него должны были быть на то весьма веские основания. Возможно, ему удалось разглядеть в ней то, что было не видно остальным. В конце концов, подумал ученый, кто он такой, чтобы осуждать его выбор? Главное — что он, наконец, выяснил, в чем дело, и теперь мог со спокойной совестью завершить то, что по какой-то причине не смог или не захотел сделать Кирилл.
Войдя в избу, где находился Муса, историк застал пациента в том же положении, что и несколькими минутами ранее. Увидев начальника, мавр удивленно взглянул на него, но ничего не сказал. Марсель же, выдержав многозначительную паузу, заявил:
— Я говорил с Меланьей. Не перебивай. Не могу сказать, что она мне сильно нравится, но истинная любовь — это богоугодное дело. А у вас, как я понимаю, все взаимно. Любишь ее?
— Любишь, — кивнул Муса.
— Хорошо. Тебе нужно, чтобы я освободил тебя от клятвы? Я освобождаю тебя. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Хоть сейчас езжай на все четыре стороны.
Заметив, что мавр смотрит на него с недоверием, Марсель подумал, что, вероятно, нужно было сделать еще что-то, и, поколебавшись несколько секунд, благословил лежащего мужчину крестным знамением и выжидающе взглянул на него. На лице Мусы появилась сначала нерешительная улыбка, но с каждой секундой она становилась все шире, пока не заняла добрую половину лица. Полюбовавшись результатом этих нескольких простых слов, ученый кивнул и уже хотел выйти, но мавр вдруг остановил его.
— Подожди. Твое лицо. Я хочу увидеть его. Чтобы помнить.