Девятые Звездные войны
Шрифт:
Держась за бок, Пис с трудом поднялся на ноги и долго проклинал удаляющийся автобус. Когда огни исчезли за поворотом, он посмотрел, наконец, на самого себя и пришел в ужас — его куртка и брюки, безукоризненно чистые всего минуту назад, покрылись пятнами какой-то липкой дряни и порвались во многих местах. Пис истерично захихикал, но вовремя опомнился и прихлопнул рот ладонью.
— Будь я проклят, если я позволю ничтожной случайности остановить себя!— громко объявил он заснеженному пейзажу.— Я — хозяин своей судьбы!
Оценив свое физическое состояние, Пис обнаружил, что еще в состоянии передвигаться, хотя в добавление к контуженной челюсти обзавелся огромной шишкой
Через двадцать минут он прошел мимо вывески:
и захромал по единственной главной улице в поисках телефонной будки.
Несмотря на довольно еще ранний час, улица была пустынна, и поэтому сильное раздражение Писа вызвал тот факт, что найденная, наконец, будка была не только занята, но около нее топтался еще один потенциальный абонент. Напомнив о себе, что к столь никчемным неудобствам следует относиться философски, Пис занял очередь, надеясь, что его внешний вид не вызовет комментариев. Скоро он понял, что волноваться на счет этого нечего, потому что рыжий верзила впереди даже не глянул на него — все его внимание было отдано стучанию кулаком в дверь будки и выкрикиванию оскорблений по адресу человека внутри нее. У Писа создалось впечатление, что рыжий ждет уже давно и, не обладая так тяжко доставшимся Пису стоицизмом, достиг состояния, близкого к апоплексическому удару. Он продолжал метаться от окна к окну, производил руками многочисленные жесты, но смутно различимый обитатель будки каждый раз отражал нападки, поворачиваясь к нему спиной, как это делали люди в телефонных будках еще до всемирного потопа.
Пис наблюдал эту маленькую драму с олимпийским спокойствием, размышляя о том, как мало надо смертному, чтобы тот потерял безмятежность души. Он начал подумывать о том, не просветить ли рыжего, поведав ему о бедах настоящих, но тот выдал невероятный по степени богохульства взрыв ругательств, перебежал улицу и скрылся между домами. Почти тут же человек в будке закончил разговор, вышел, вежливо кивнул Пису и скрылся в ночи, оставив телефон в его безраздельном владении.
"Главное — терпение!" — самодовольно подумал Пис, входя в будку. Однако не успел он обыскать номер вызова такси на вертящемся дисплее, как дверь за его спиной рывком распахнулась. Грубая рука выволокла его на улицу, развернула, и Пис обнаружил, что смотрит прямо в каменную физиономию гигантских размеров полисмена с холодными, как у рыбы, глазами. В отделении нервно подпрыгивал давешний рыжий.
— Это он!— воскликнул рыжий мстительно.— Двадцать минут я проторчал из-за него на морозе! Тащи его в участок. Сирил, тащи!
— Сделай одолжение, а Ройбен,— ответил полицейский,— не учи меня моим обязанностям, ладно?
— Но ведь ДВАДЦАТЬ минут! Сирил! Каждому известно, что по уличному телефону можно говорить только ТРИ минуты!
— Это так?— Полицейский уставился на Писа взглядом,
— Я?— переспросил Пис со спокойствием, происходящим от беспредельного отчаяния.— Я — ниоткуда!
Отыскав в себе резервы силы, о наличии которых и не подозревал. Пис толкнул противника в грудь. Застигнутый врасплох великан поскользнулся и рухнул на спину, гремя упряжью и разнообразными предметами полицейской экипировки. Пис перепрыгнул через него и метнулся в одну из аллей, всегда игравших важную роль в его похождениях. Тут он развил такую скорость, что почувствовал себя единым целым с ночным ветром, и едва ощущал, как касаются его ноги замерзшей земли.
Колющая боль в боку и груди довольно быстро заставила его прервать эфирный бег и остановиться. В окружающей его тьме различались только посеребренные луной деревья и верхушки сугробов. Тишина стояла почти полная. Усевшись на ближайший пень, Пис стал ждать, когда его тело догонит разум. Хотя в короткую данную минуту он находился в относительной безопасности, Пис не мог понять, как это за пол часа пребывания на Земле он ухитрился переломать себе ребра, безнадежно испортить костюм и влипнуть в новую неприятность с законом.
"Несомненно,— добавил он свежую информацию к знаниям о самом себе,— я предрасположен к несчастным случаям".
Откровение это подвигало его на поспешную корректировку планов. Отдышавшись, он пришел к твердому убеждению, что единственный способ добраться к утру до Портербурга — не прибегать ни к чьей помощи. Это значило, что идти придется всю ночь. Перспектива была не из приятных, особенно, если учесть, что мороз крепчал с каждой минутой. Тем не менее, выбора у него не было.
Постанывая, Пис, которого уже начало трясти от холода, встал, пошатнулся и отправился в унылое сорокакилометровое путешествие, которое, как он надеялся, должно было закончиться на перекрестке прошлого, настоящего и будущего.
Жизненные принципы, которыми он руководствовался, стоя у телефонной будки, уже не казались ему столь привлекательными, но все-таки он сделал последнюю попытку найти по крайней мере один светлый момент в своем теперешнем положении, чтобы было чем поддерживать духовные силы предстоящей ночью. Поначалу это казалось невозможным, но постепенно мысли его сконцентрировались на единственном сверкающем достижении этого дня.
— Слава богу,— благоговейно сказал Пис, ковыляя между сугробов,— что мне удалось отделаться от этих проклятых оскаров!
Месяц в Легионе приучил Писа к трудностям и лишениям, но в сравнении с дорогой до Портербурга месяц этот показался ему безмятежным периодом товарищества, душевного тепла и смеха.
В стальном полумраке рассвета дюйм за дюймом пробирался Пис по городу, стараясь не привлекать к себе внимания, но через определенные, весьма короткие промежутки времени его била такая дрожь, что обрывки одежды начинались трястись и хлопать, издавая при этом любопытные звуки. Это придавало ему отдельное сходство с надышавшимся наркотических испарений гаитянским шаманом. Большинство прохожих стыдливо отводили глаза в сторону, но самые сердобольные подходили и предлагали денег и помощь. Пис быстро отделывался от них хриплыми уверениями в своем полнейшем благополучии, но чтобы отпугнуть двоих самых настойчивых, ему пришлось повторить шаманский танецс гораздо большей убедительностью. Сделать это оказалось до смешного легко, и Пис вынужден был признать, что подхватил воспаление легких.