Девятые Звездные войны
Шрифт:
— Спасибо,— сказал он. Конечно, это против кодекса чести старого легионера, но времена теперь тяжелые...
— Легионера?— Во взгляде Нормана снова появилось любопытство.— Но как же тебе удалось...
— Инвалид!— забыв о состоянии собственных ребер, Пис стукнул себя в грудь, вскрикнул и рухнул всем телом на стол, едва не угодив лицом в пепельницу.
Норман взволнованно спросил:
— С вами все в порядке?
— Да так, кольнуло...
Пис, озабоченный главным образом тем, чтобы бармен не прогнал его, выпрямился.
— Это
Норман крутил в пальцах свой стакан.
— Зачем вы вступили в Легион?
— Я... я хотел что-то забыть.
— Что именно?
— Откуда мне знать?— Пис никак не мог взять в толк, почему так резко поменялись их роли в беседе.— Я ведь забыл это.
— Конечно... простите...— Норман кивнул, и нижняя губа его задрожала.
Писа мучила какая-то неопределенная вина, но вместе с тем он чувствовал, что пора перехватить инициативу.
— Норман,— сказал он тихо,— ты сидишь и ждешь, пока откроется призывной пункт?
— Да! Да! Как долго тянется время! Зачем заставлять меня ждать!
— Всему свое время,— успокоил его Пис, нервно оглядываясь при этом — не побеспокоил ли взрыв эмоций кого-нибудь из посетителей.— Вот что, Норман, расскажи-ка мне о своих невзгодах.
Ответом ему был печальный взгляд.
— Я совершил нечто ужасное, и я не могу говорить об этом.
— Можешь, Норман.— Пис положил ему руку на плечо.— Вырви это из себя, скажи. И тебе станет легче.
— Если бы это было правдой!
— Это правда! Правда! Откройся мне, Норман!
— Ты уверен, что хочешь выслушать меня?
— Да, да.
— Мое преступление состоит в том...
— Ну, Норман, ну же...
— ...что я дезертировал из Легиона.
С оглушительным грохотом Пис уронил свою кружку на каменный пол. Потеряв дар речи, он глядел на макушку склоненной в отчаянье головы Нормана, но тут бармен, выскочив из-за стойки, вцепился ему в воротник.
— Вот что, вы двое! Вон отсюда! Я следил за вами с тех пор, как вы уселись рядышком, и такие мне в заведении не нужны!
— Случайность, чистая случайность,— бормотал Пис, чей разум все еще раскручивал нисходящую спираль недоверия. Он засунул две полученные от Нормана десятки в карман рубашки бармена, чем убедил его вернуться на свой пост.
Бармен собрал осколки, выдал последнее предупреждение о держании друг друга за руку и удалился, несколько раз гневно обернувшись.
Пис постучал по голове Нормана суставом указательного пальца.
— Посмотри на меня, Норман,— прошептал он,— ты же не будешь обманывать старину Уоррена...
— Это святая правда.
— Но послушай, Норман! Дезертирство из Легиона — это такой пустяк, что и волноваться нечего! Каждый рядовой мечтает об этом! Это его единственное желание!
— Рядовые, да от них ничего другого и не ждут...— Норман наконец-то поднял глаза на Писа. Лицо его было пунцовым от стыда.— Но я-то был офицером!
— Офицером?— переспросил Пис и
— ... и не просто офицером. Я — лейтенант Норман Найтингел, единственный сын самого генерала Найтингела! Мои предки безупречно служили Легиону два столетия... ДВА СТОЛЕТИЯ! Два века генералов и маршалов, битв и подвигов, медалей, славы и величия! Можешь ли ты представить, какой груз — невыносимый груз — наложила на меня семейная традиция!
Пис отрицательно замотал головой, частью — потому что это от него и ожидалось, частью из-за ощущения, будто мозг ему выжигают каленым железом.
— Почти с той самой минуты, как я родился, а уж с колыбели — точно, меня готовили к службе в Легионе. Отец никогда не говорил со мной ни о чем другом. Жизнь моя была посвящена Легиону, и самое ужасное... что мне этого не хотелось. Я мечтал о другом.
Норман замолк и, судя по всему, погрузился в размышления о сыновней непочтительности.
Пис был рад и этому, потому что жжение в его мозгу усилилось и перед мысленным взором начали одна за другой возникать картины: дом в колониальном стиле, с белыми колоннами; седовласый мужчина с суровым лицом, в безупречной форме генерала Космического легиона; прелестная женщина, чья сдержанность была столь совершенна, что казалась враждебностью, и чья осанка ни в чем не уступала безукоризненной офицерской выправке ее мужа. Это были картины его собственного детства, и Пис начал догадываться, почему памятевы-водитель на призывном пункте выжег ВСЕ его прошлое. Если вся жизнь его была пропитана традициями Космического Легиона, вина в предательстве семейной чести была всеобъемлющей. Каждый запечатанный в его памяти случай, каждая мельчайшая деталь детства стала ключом к сущности преступления. Поэтому машина с электронной скрупулезностью изъяла ВСЕ.
Однако тайна его жизни раскрылась, но вместо нее уже выросла другая.
— Да, Норман, не позавидуешь тебе...
Конечно, с таким воспитанием можно презирать себя за самовольную отлучку, но зачем возвращаться в Легион рядовым? Тебе нет нужды избавляться от воспоминаний. Вернись в Легион, и ты уже не дезертир, тебе нечего волноваться! Это так просто!
— Просто! Он говорит!— Норман издал жутковатый смешок, и, казалось, это плачет сама его истерзанная душа.
— Разве не так?
— Если бы ты только знал!
— Ради всего святого!— Пис из последних сил боролся с нетерпением, понимая, что находящегося в таком состоянии собеседника торопить опасно.— Расскажи мне, Норман!
— Если в том,— ответил тот, возбужденно хватаясь за стакан,— что я не просто сбежал, я струсил и дезертировал в бою. Даже для генеральского сынка это — серьезное преступление.
— И вправду,— согласился Пис.— Но все-таки наш... твой отец мог вмешаться...
Норман отрицательно покачал головой.