Девятью Девять
Шрифт:
— Я не могу тебя угостить, — осторожно произнес Мэтт, — потому что ты призрак. Городской совет и департамент по развитию объявили, что тебя больше не существует. По их словам, Мейн-стрит очищена. Больше нет девиц, которые разводят клиентов на выпивку. Поэтому, если даже я поставлю тебе стаканчик, ты не сможешь его выпить. Тебя ведь здесь нет.
— А ты проверь.
— Нет.
— Ну и ладно. Если уж у тебя такое настроение…
Мэтт уставился в зеркало за стойкой и подумал: только девица из бара могла назвать такого красавчиком. В целом, пожалуй, и недурен, но шрам — от левого
Он нахмурился, глядя в зеркало. Черная пятница не стала светлей. Пьяная жалость к себе, вот что это такое.
Он допил дешевое виски и без лишних слов толкнул стаканчик через стойку в сопровождении десяти центов и пятицентовика. Ожидая второй порции, Мэтт увидел в зеркало новую жертву приставучей девицы. Вот кого она точно могла назвать красавчиком, и это еще было бы изрядное преуменьшение. Все в нем было безупречно и в самый раз — от высокого лба до в меру пышных усов. Даже тщательно уложенные волосы не казались чересчур прилизанными. И слишком хорошо одет для Мейн-стрит, а значит, всерьез рискует, что его подпоят и ограбят.
Мэтту вдруг почудилось в нем нечто знакомое. А потом взгляд обрамленных длинными ресницами глаз встретился с ним в зеркале.
— Грегори!
— Мэтт!
— Я так вижу, вы, парни, настроены поболтать, — заявила девица и удалилась.
Будь у Мэтта время хоть немного подумать, он, возможно, вспомнил бы, что они с Грегори Рэндалом всегда друг друга недолюбливали. Более того, Грегори, который учился на предпоследнем курсе в тот год, когда Мэтт поступил в колледж, был косвенным образом повинен в появлении злополучного шрама. Разделяла их и разница в социальном положении, а точнее в средствах. В 1929 году первокурсник Мэтт наслаждался финансовой независимостью, которая в 1940 году казалась ему сказочной, но даже в те годы он не был ровней Рэндалу, сыну одного из крупнейших лос-анджелесских брокеров.
Но прошло уже почти восемь лет, с тех пор как Мэтт в последний раз видел Грега Рэндала, и случайная встреча вызвала лишь добрые чувства и радость. И потом Мэтт мог извлечь из нее некоторую пользу. Поэтому они энергично пожали друг другу руки, обменялись добродушными непристойностями и поинтересовались, что сталось со старым Хунгадунгой[5]. Между тем настало время повторить. Грегори залпом допил свой коктейль и посмотрел на стаканчик Мэтта.
— Что у тебя там?
— Виски.
— Допивай, и я к тебе присоединюсь. Коктейли — барахло. Я угощаю, — добавил он, заметив колебания приятеля и его обтрепанные манжеты. Его тон пробудил в Мэтте одновременно благодарность и обиду.
Грег пригубил неразбавленное виски и чуть не задохнулся. Человек, испорченный коктейлями.
— Погано себя чувствую, — наконец выговорил он.
— Я тоже.
— Скверно. — Он так и не спросил почему. —
— У сына Т.Ф. Рэндала неприятности? Куда катится государство?
Грег озадаченно взглянул на него.
— Странно это от тебя слышать, Мэтт. Ты, надеюсь, не стал красным или что-нибудь такое?
Мэтт ухмыльнулся.
— А ты не в курсе? Если будет революция, меня тут же сделают комиссаром.
Рэндал задумался.
— Ясно, — сказал он. — Ты шутишь. Но я правда здорово влип, Мэтт.
Мэтт извлек из глубин памяти самое вероятное объяснение.
— Что случилось? Вынужден жениться?
— Нет. В том-то и дело.
— Что значит “в том-то и дело”?
— Именно это и значит. Я не вынужден. В смысле вынужден не жениться. Как раз наоборот. К слову об обороте… — Он жестом подозвал бармена.
— Наоборот… А, ты имеешь в виду, она не хочет за тебя замуж.
— Да. — Грегори Рэндал вздохнул. Он мельком взглянул на себя в зеркало и достал расческу.
— Я периодически вижу твое имя в колонке сплетен, Грег. Мне нравится читать о том, как живут другие полпроцента. Я думал, ты — самая притягательная мишень сезона. Нескольких последних сезонов, если точнее. Что за неприступная девица?
— Сущий ребенок, в том-то и беда. — Грегори закончил причесываться и коснулся расческой кончиков усов. — Сама не знает, чего хочет.
— Совращаешь младенцев? Ты для этого еще слишком молод.
— Слишком стар, ты хочешь сказать?
— Проехали. Так в чем же проблема?
— Бедность, целомудрие и послушание! — Грег фыркнул.
— Прошу прощения?
— Я сказал — бедность, целомудрие и послушание. Ну их к черту.
— К черту, — согласился Мэтт. — Именно так я прожил последний год. И, скорее всего, проживу и следующий, если только мне будет кого слушаться. Но я никогда не слышал, чтобы мужчина возражал против подобных качеств у своей жены, кроме разве что бедности, но этот недостаток ты можешь исправить.
— Она не хочет быть женой. Она хочет быть сестрой.
— И это я уже слыхал.
— А вот и нет. Она не хочет быть моей сестрой. Она хочет стать сестрой Марфы из Вифании.
— А кто такая… О господи. То есть… сестрой?!
— Ну да. Сестрой. Монашкой.
— Ого.
Ужас ситуации начал доходить до Мэтта одновременно с действием спиртного.
— То есть девочка хочет уйти от мира и стать монахиней?
— Именно это я и имею в виду, — уныло подтвердил Грегори Рэндал.
— Слушай, — Мэтт перебрал десятицентовики в кармане, — давай еще по одной за мой счет, и ты мневсе расскажешь. Дело-то серьезное. То есть я-то думал, что у меня неприятности, но, черт возьми, черные полосы в жизни бывают у всякого, кто… только, пожалуйста, не думай, что я красный… у всякого, кто не носит фамилию Рэндал. Но с тобой — совсем другая история. Это просто несправедливо. Как будто темная рука прошлого протянулась в настоящее. Не понимаю, как такое случается. Рассказывай. Что за малютка?