Деяние XII

Виноградов Павел Владимирович

– Я не имам, – покачал головой Руслан.

От всей этой изощренной метафизики гашиш почти выветрился из его головы.

– Я знаю, – кивнул Алифбек. – Но я чувствую в тебе силу, которая не может поместиться в обыкновенного человека.

Он затянулся ещё раз. Его примеру последовал Руслан, и мир поплыл вновь.

– Твоя сила столь велика, – продолжал пир, и голос его звенел от вызванного наркотиком воодушевления, – что превышает даже силу да'и, вестника, приводящего новых мюридов. Даже у верховного да'и не может быть такой силы.

– Я

думаю, ты ошибаешься.

Мягкая мощь гашиша придавила Руслана волшебным мерцанием грёз. Ему казалось, что он один во всей вселенной и говорит со своим внутренним «я».

– Не-ет, – протянул Алифбек.

У Руслана случился иной морок: некий горный бог говорит ему, явив из холодной скалы гигантское огненное лицо. У Руслана вдруг возникло чувство, что бездна, в которую он вглядывался всю жизнь, сама повернулась и поглядела на него.

– Нет, Алишер, ты не зря отразился в этом мираже, и не зря тебе дали кинжал имама. Потому я преподаю тебе батин вплоть до шестой ступени мудрости, в которую я посвящён, хотя не имею права открывать не присягнувшему. Но тебе не нужна присяга, и, может быть, ты дойдешь до самой высшей, девятой ступени. Тогда «каф» и «нун» составят в тебе единство, и ты перейдешь в Абсолют. Тебе будет дозволено всё, потому что…

– …Ничто не истинно, – глухо подхватил Руслан и Алифбек радостно закивал.

– Видишь, ты и сам всё знаешь.

Руслан отрицательно покачал головой.

– Я не знаю. О каком мираже ты всё время говоришь?

– Ты знаешь, – убежденно произнес старик. – Мир – зеркальное отражение Абсолюта. Значит, просто мираж.

– А что такое Абсолют?

– Всего лишь иной мираж, отражающийся в мираже.

– Бога нет, – сказал Руслан, и старец радостно захихикал, часто кивая.

– Великая пустота, – подытожил юноша, припадая к чилиму.

– Теперь я уверен. Совсем уверен, – медленно произнес Алифбек.

Он стал величаво торжественным.

– В чем?

– Ты – Каим, Сахиб ал-кашф, седьмой и последний пророк. Ты – Поднявшийся, Господин откровения, последнего, которое откроет тайный смысл учений всех прошлых пророков. Ты – Махди, которого мы ждем.

Руслан не отрывался от чилима. Махия задрожала, на мгновение уловив его взгляд. Он стал совсем пустым и тусклым, лишь в глубине мерцали призрачные огоньки. Наверное, это отражался тлеющий гашиш.

В последующие дни хозяин и гость не раз сидели у дымящегося чилима и вели долгие неторопливые беседы. Иногда Махии удавалось их подслушать, иногда отец прогонял ее, ибо были они не для женских ушей. Планы Алифбек строил грандиозные.

– Мои мюриды, а их больше тысячи, пойдут за мной беспрекословно, когда я объявлю им о пришествии Махди. Но мне надо поговорить с другими пирами. Это займет, может быть, несколько месяцев. Когда они признают тебя, мы возвестим об этом имаму. Я уверен, что он тоже признает. Тогда мы спустимся с гор, как в древности мои предки хафталь, и постепенно покорим весь Афганистан. Ты поведешь нас, и весь мир примет батин!

Руслану

было в высшей степени всё равно. Насколько он помнил историю, до него уже являлось три-четыре Махди, и некоторые даже имели определенный успех. Что же, неплохой вариант трудоустройства после увольнения из Отроков… В том, что, посылая его «через речку», Ак Дэ фактически выдал ему рассчёт, Руслан не сомневался.

За эти месяцы он изменился больше, чем за всю жизнь. Эмоции сгладились и утихли, словно бушующие волны, на которые вылили масло. Он перестал остро реагировать на события. Страшные воспоминания никуда не делись, но память стала бесстрастной, лишенной горя, ужаса и любви. Он не аннулировал свое давнее откровение о долге, но долг теперь воспринимался им не приходящим извне, а вырастающим в нём, и это был долг перед самим собой. И слова пира этому не противоречили.

Руслан заметил только:

– Я не из вашего народа.

Алифбек рассмеялся и смеялся долго, что объяснялось не только его природной смешливостью, но и качеством гашиша в чилиме.

– Какие народы, Алишер?.. Если Сам Бог мираж, что толку думать о таких мелочах, как народ, родина?..

– Но я не мусульманин. Я христианин… Был.

– Не важно это, – вновь хихикнул старик. – Даже лучше: тебе не надо объяснять, что пятикратный намаз и прочие смешные обряды бесполезны. Христианские, впрочем, тоже…

– А если бы я был коммунистом?

– Ещё лучше! Я люблю коммунистов, они запрещают эти дурацкие религии, не верят в Бога и стоят за всеобщее равенство. Почти как мы…

Такие разговоры не раз и не два велись между молодым и престарелым философами. Постепенно Руслан проникался увлекательной мистикой исмаилитского тариката, напоминающей изощрённую интеллектуальную игру. Главное, что эта игра, в отличие от покинутой им, не требовала никакого сверхнапряжения, напротив, сулила лёгкий путь и по жизни, и после смерти, раз уж ему суждено было стать пророком этой странной веры.

Однажды Хафталь, среди прочего, сказал вещь огромной важности. То есть, это Руслан понял ценность сообщения, а старик рассказал это просто как забавную историю между поучений премудростям батин. Речь опять зашла о религиях, обрядах и реликвиях.

– Непросвещённые люди часто таскаются со всяким хламом, считая его святым, – говорил пир, потягивая из чилима. – На самом деле предметы эти не имеют никакой ценности.

– Но ты же поклонился кинжалу шейха аль-Джабаля, – возразил Руслан.

– Я поклонился ему самому, а не его вещи, – пожал плечами Хафталь. – А мусульмане поклоняются чёрному камню в своей Каабе. Простому камню!

Лицо пира выразило величайшее отвращение.

– Они его целуют… А ведь когда-то исмаилит, да`и Абу-Тахир, отнял его у мусульман, приказал распилить и сделать из половинок подставки для ног в своём сортире.

Старик залился злорадным смехом.

– Они получили его назад за большие деньги. Идиоты!

Он хлебнул ещё дурманного дыма.