Дэйн знакомится с...
Шрифт:
Потом, как прорвало, разорался:
– Я что с ним делать буду?! У тебя вообще мозгов нет? Ты себе хотя бы пса припер, сможешь его в штаб брать, чтобы не один дома сидел, а этот? Куда я его? Кого с ним оставлю?!
– Бабу себе найдешь.
– Ты что, яду обожрался? Какую бабу? Где я ее так спешно искать должен? Вообще все мозги в отпуске выветрил?
– Ну, няньку
– Почему Пират?
– Потому что одноглазый.
– Так он еще и одноглазый?!
– А ты не видел? Вылечишь.
И Эльконто, отражая плащом льющийся в спину поток матерков, хлопнул дверью.
*****
(The King Blues – The Future's Not What It Used To Be)
Весь следующий день прошел в заботах, но Дэйн не роптал.
Отвез пса ветеринарную клинику, где пообещали, что чистую, проверенную на наличие болезней и привитую собаку вернут через сутки, и поехал в магазин. Купил вина, сыра, печенья, яблок – помнил, что любит Бернарда - и вернулся домой, где накрыл стол, расставил сувениры по местам и уселся в кресло крутить в руках бинокль.
Он жалел, что между ними не осталось ниточки для связи: ни телефона, ни ее нового адреса, ни даже полного имени. Только то, что запомнили глаза, губы и руки. И фото, на которых Лера счастливо улыбалась.
Ничего, так, наверное, и должно было быть. Нельзя приехать в чужой мир и найти себе «игрушку». Можно найти человека – с чувствами, эмоциями, с прошлым и с планами на будущее. В которых ты либо есть, либо тебя нет. Не сотрешь границу между мирами, не переселишься вот так, бросив друзей, дом и профессию, не переедешь на неизвестный континент и не лишишь человека светлых перспектив, которых он так ждал, попросив о переезде.
Да и ни к чему все это.
Просто история. Хорошая, светлая, добрая.
Однако кое-что Дэйн из нее вынес: больше не будет таких вот «игрушек». Или лучше сказать «игр» с приходами и уходами. Он не любил их и раньше, а уж теперь и подавно…
В одном, несмотря ни на что, Лагерфельд оказался прав: Дэйну был нужен этот отпуск. Новые эмоции, впечатления,
Когда полчаса спустя внизу раздался звонок, а на пороге, одетая в модную курточку, обнаружилась Бернарда, Эльконто посетило осязаемое чувство «дежа-вю». Вино, печенье, разговор. Вот только в тот раз не было на столе нарезки из сыра и яблок, а на холодильнике не висел магнитик в виде разводного моста.
А так очень похоже…
Да, очень похоже.
*****
- Ну, что? Проснулся?
Лагерфельд осторожно приоткрыл левое кошачье веко и внимательно осмотрел блестящий под ним здоровый желтый глаз – еще мутноватый, но уже подвижный. А налет сойдет через сутки. Все-таки новый орган, над которым доктор корпел почти три часа: мысленно сканировал строение радужки, сетчатки, глазного яблока. Воспроизводил структуру тканей с правой глазницы на левую, касался энергетических точек, запускал процесс ускоренной регенерации.
Кота, конечно, пришлось временно усыпить. Но теперь Пират недовольно взирал на Лагерфельда двумя, а не одним глазом. Сросся даже шрам на веке.
– Вот и хорошо. Миска твоя знаешь где?
Вместо ответа кот попытался вырваться из пальцев и недовольно мяукнул – все еще переживал шок из-за укола.
– Да иди ты, иди, я тебя не держу. Только не вздумай мне в ботинки нассать, понял?
Рыжий и все еще всклокоченный питомец неуклюже спрыгнул со стола, почти свалился на ковер и поковылял по направлению к кухне.
– А туалет твой справа по коридору! – крикнули ему вслед. – Слышишь меня, ты, рыжий хвост?
Час спустя, когда Стивен сидел в гостиной перед телевизором, Пират осторожно запрыгнул на диван, с подозрением посмотрел на человека и близко подходить не решился. Свернулся чуть поодаль, в углублении, и подвернул под себя лапы.
Лагерфельд наклонился и осторожно погладил косматую голову за ушами. Кот не замурчал.
– Ничего. – Доктор привык быть терпеливым. – Подружимся.
Конец.