Действо
Шрифт:
Где-то позади Андрея обреталось окно, за которым шел снег. Тени пушистых игривых снежинок порхали на призрачно-светлом квадрате, что падал на стену напротив. За окном вроде бы начинался новый день.
При виде падающего снега прежнее воспоминание о вечернем бульваре вернулось с пугающей силой и реальностью. В голове словно что-то щелкнуло и нехотя стало восстанавливать все происшедшее до начала мучительной наркотической Нирваны.
Да, наркотической – он вспомнил!
Вот он идет по проспекту – довольный собой и жизнью,
Уж с кем с кем, а с Андреем Якутиным любимым сыном обеспеченных родителей уж точно не могло произойти ничего плохого. Такие еще с колыбели стают на свой гладкий и прямой как автобан жизненный путь и идут по нему уверенно и быстро, глядя только вперед и вверх, на возвышенный Олимп собственного благосостояния.
Все у него было в тот снежный день, когда он шагал по проспекту, и можно было бы сказать, что он был счастлив, если бы состояние сего перманентного счастья у Андрея Якутина почти не прерывалось. А как же иначе, если грязь и ненависть мира сего всегда обходит тебя стороной и черная деготь людской зависти не касается твоих сияющих белых одежд.
И естественно идущий сквозь снегопад Андрей был сангвиником – доброжелательным, деятельным, умным, и немного ограниченным как все люди с детских лет поставившие себе какую-то цель. У Якутина были друзья, он был гордостью семьи и у него имелись богатые матриархальные планы на будущее, у него были деньги и хороший автомобиль – все то, из-за чего идущий по заснеженной улице человек просто и светло улыбается, вызывая у одних прохожих ответные улыбки, а у других неприязненные взоры – в зависимости от их собственного положения.
Андрей шел к своему приятелю Павлику. Приятелю, которого он считал другом, но так уж получилось, что приятелей у Андрея было много, а вот друзей не одного. Сам он, впрочем, об этом и не догадывался – не случалось в его светлом мирке такого, что могло проверить эту дружбу на прочность.
Павлик жил совсем рядом в потрепанной панельной многоэтажке – вот она виднеется впереди темной угрюмой глыбой с моргающими из-за снегопада блестками окон. А Андрей идет туда, чтобы взять… да он хотел взять стопку музыкальных дисков и пару журналов и еще…
Да не важно, что еще. Важно то, что, свернув с проспекта, Андрей Якутин одновременно свернул и со своего светлого жизненного пути. Свернул с многополосного шоссе на узкий, избитый проселок с зарослями высохшего чертополоха по сторонам. А вела эта дорожка к обрыву.
Теперь же, вяло шагая по ней через тягучие минуты к пропасти, Андрей задал себе основной вопрос всех попавших в неприятную ситуацию – ну почему, почему, скажите, это случилось именно с ним?!
– Вы кто? – спросил
Теперь он узнал это худое как смерть лицо – именно этот человек открыл ему дверь, когда Якутин позвонил в квартиру Павлика. Андрей еще тогда удивился – вроде бы он знал на перечет всех Павликовых родственников – как никак семьями дружили. И удивлялся он еще полторы секунды, потому, что в этот момент его грубо толкнули в спину и прижали к лицу что-то мокрое и мощно пахнущее медициной. Вслед за мигом бескрайнего удивления последовала тьма и неделя бредовых видений.
– Можешь звать меня Николай Петрович, – сказал худой, – хочешь есть?
Андрей ощутил, что хочет – они его ни разу не кормили за прошедшие дни.
Худой поднялся и открыв дверь, прошествовал на кухню. Дверь так и осталась распахнутой, явив зрению Якутина часть хорошо знакомой Павликовой прихожей. На элегантной белоснежной вешалке обреталась дубленка Андрея. А рядом висела куртка Павлика.
Какая-то темная, нехорошая догадка стала медленно обретать форму в мозгу Андрея, но тут худой вернулся с тарелкой, полной немудреной снеди – ломти грубо нарезанного хлеба, желтоватая масса на проверку оказавшаяся картофельным пюре.
Якутин съел все – пюре оказалось холодным и полным липких комков. Он хотел задать еще один вопрос худому, но неожиданно ощутил тяжелую сонливость. Глаза закрылись сами собой, выключая его из негостеприимного мира. Откуда-то издалека донесся огорченный голос худого:
– Ну вот… эта была последняя Глубокой ночью Андрей очнулся от легкого толчка. В освещенной лунным светом комнате прыгали диковатые тени. Над ним нависало раздутое нездоровое лицо того второго. В глазах отражались две крохотные яркие луны.
– Я тебя съем, – сказал он, – слышь?! Я тебя съем!
«Красная шапочка…» – хотел добавить Андрей Якутин, но снова отключился.
– Я понял, – говорил он на следующий день неподвижно глядящему на него худому, – вы похитители да? Вы меня похитили! И хотите выкуп?
– Ты удивительно прозорлив, – молвил в ответ худой.
– И… – Андрей замялся, – что же вы хотите?
– Ну как тебе сказать… Ты считаешь, в этом мире все измеряется в материальных ценностях?
– Вы не похожи на похитителей! – сказал Андрей.
– Я не знаю как должны выглядеть похитители, – произнес Николай Петрович, – Так как насчет моего вопроса?
– Что? – невпопад спросил Якутин, он пытался переварить сказанное, но смысл до него не доходил.
– Помимо материальных ценностей современным человеком движет еще одно, – с бесконечным терпением сказал худой, – а именно идея. Чисто эмпирическая составляющая. Люду вообще делятся на прагматиков и эмпириков. И заметь, не смотря на свою видимую оторванность от реального мира, потенциально эмпирики гораздо сильнее прагматиков, ибо в концентрации энергии равных им нет.