Дезертир
Шрифт:
Юлия бросилась к телу, наклонилась…
– Нет… Еще!
Снова удар. Страшная нескладная марионетка, казалось, пытается подняться, встать. Но как только стальное жало оторвалось от груди, тело вновь замерло.
– Но почему? – Юлия поглядела на меня, словно надеясь найти помощь. Я заметил в ее глазах растерянность, даже отчаяние.
– Еще раз, – предложил я.
Она кивнула и вновь взялась за Асклепиев жезл.
Удар! Голова девочки мотнулась в сторону, и внезапно синие губы дрогнули…
– Есть!
Юлия наклонилась над телом,
– Сердце… Кажется, получилось!
Она вновь склонилась над девочкой и принялась резкими движениями массировать грудь. Губы лежавшей на столе вновь шевельнулись, послышался тихий стон. Дрогнули веки…
Я стоял, не решаясь двинуться. То, что совсем недавно казалось нелепой сказкой, теперь происходило наяву. Курносая девушка в нелепых очках бросила вызов Смерти. Бросила – и… победила?..
– Помогите! – Юлия вытерла вспотевший лоб. – Надо продолжать массировать сердце.
Я сбросил оцепенение и подошел к столу. Когда я прикоснулся к груди той, что совсем недавно казалась трупом, то ощутил легкое тепло. Девочка жила!
– Сильнее! – Юлия нетерпеливо притопнула ногой. – Сильнее и резче! Вот так!
Через минуту девочка вновь застонала. Юлия провела рукой по ее лицу, приподняла веко…
– Что-то не так… Отойдите!
В ее голосе теперь слышалась тревога. Я повиновался, и девушка вновь склонилась над той, которую пыталась вырвать у Смерти. Прошла минута, другая…
– Нет… – Юлия растерянно взглянула на меня. – Сердце остановилось…
– Батарея! – напомнил я. – Скорее!
Она кивнула и вновь взялась за свой волшебный жезл. Удар! Еще! Белые искры били в недвижное тело, заставляя его дергаться на холодных деревянных досках, но я уже понял – чудо не свершилось. Смерть, на миг отпустившая свою жертву, вновь явилась, чтобы взять свое. Наконец Юлия отложила бесполезный жезл, долго слушала пульс и вдруг тихо застонала.
– Но почему? Почему! Я все делала правильно!
Внезапно я понял, что она плачет. На миг это поразило меня даже больше, чем все виденное, но я тут же опомнился.
– Юлия, успокойтесь!
Я обнял ее, девушка вновь застонала, всхлипнула:
– Я все делала правильно! Почему? Господи, почему?!
Ответить было нечего. Вернее, у меня было что сказать, но едва ли бы это помогло. Гальваническая батарея и стальной стержень – слабое орудие против Силы, которой Юлия попыталась бросить вызов.
– Вы сделали все, что могли… – начал я, но девушка резко мотнула головой:
– Нет. Я в чем-то ошиблась! Эта девочка могла бы жить! Понимаете? Жить!
– Понимаю.
– Ни черта вы не понимаете! – Юлия рванулась, подбежала к батерее и резким движеним дернула какой-то рычаг. Гул стих, мелькнула последняя искра, и в часовне наступила тяжелая, вязкая тишина. Я подошел к мертвой девочке и укрыл тело простыней.
– Вы курите? – резко бросила Юлия. – Конечно, курите! Дайте одну папелитку и убирайтесь. Мне нужно работать!
Я достал из кармана коробочку с папелитками и вдруг понял – гражданке Тома
– Гражданка Тома, у вас есть часы?
Часами я так и не обзавелся. Девушка порылась в кармане пальто и сунула мне серебряный брегет.
– Собирайтесь! Как раз успеем на второй акт…
Она не поняла, но я уже направился к ближайшей лампе.
– Что вы делаете?
Я погасил фитиль.
– Снимайте фартук, и поехали. Саквояж можете оставить здесь. Где замок?
– Но…
Погасив лампы, я вытащил Юлию наружу и занялся замком.
– Куда… Что вы себе позволяете? – возмутилась наконец девушка, но я крепко взял гражданку Тома за руку и потащил к выходу.
– Пустите! – рванулась она. – Вы… Я…
– Мы едем в Оперу, мадемуазель! И не вздумайте спорить!
– Какую еще Оперу? Никуда я не поеду!
На полутемной сцене недвижно застыли шеренги закованных в латы афинян. Завтра – бой. Горстка эллинов бросает вызов полчищам Дария. Позади – родной город. Нельзя потерпеть поражение, нельзя погибнуть – надо только победить…
Хор пел негромко, но постепенно голоса крепли, и музыка заполняла зал. В слова я не вслушивался, да они были и не важны. Те, кто завтра выйдет на Марафонское поле, бросают вызов не просто персидским полчищам. Они бросают вызов самой Смерти – безнадежный, отчаянный, но они верят в победу, поскольку верить больше не во что…
Патриотическая опера граждан Гийара и Лемуана «Мильтиад при Марафоне», проигнорированная мною несколькими днями ранее, оказалась не так и плоха. Отсутствие сюжета и барабанная риторика с обязательным упоминанием «Республики» и «Свободы» почти не замечались благодаря чудесам, творимым актерами. Да и музыка была хороша – неожиданно сильная, сдержанная, она впечатляла, заставляя сопереживать тем, кто был на сцене. Наверно, почтенные авторы думали восславить нынешних «Мильтиадов», просиживающих кресла в Конвенте. Но я думал о вандейских крестьянах, сражавшихся, чтобы не пустить «адские колонны» генерала Россиньоля к родным очагам, о мальчиках из армии Конде, умиравших под белым знаменем с золотыми лилиями, и о Лионе. Сколько же мы дрались? Четыре месяца? Больше? Без боеприпасов, без провизии, без надежды…
Юлия застыла в кресле, молча глядя на сцену. Я не был уверен, что она обращает внимание на нюансы творения граждан Гийара и Лемуана. Наверно, у нее перед глазами стояло лицо бедной девочки, успевшей вздохнуть, может быть, даже увидеть неяркий свет ламп в старой часовне – и вновь уснувшей, уже навеки. Я понимал, что Юлии сейчас больно, но пусть лучше она переживет эту боль здесь, в странном фантастическом мире Оперы, чем среди обитых цинком столов. Вряд ли я заслужу благодарность… но это не так и важно.