Дежавю. Антология

Коллектив авторов

«Не о безумной Северной Корее…»

Не о безумной Северной КорееИ не о том, как Сирия горит, —О чем-нибудь совсем другом, скорее,Хотел бы я сейчас поговорить. Допустим, о парижском листопаде,О смоге, что над городом навис,О старике, что просит Христа радиУ приоткрытой двери в Сен-Сюльпис. О том, как сердцем слившись с гулким храмом,Там можно без труда забыть про то,Что есть Москва с ее курбан-байрамом,А на Донбассе зона АТО… Но проходя по улицам знакомым,Где вроде бы привычно все глазам,Я

чувствую, как прочно с веком скован, —С тем самым, что, увы, непрочен сам.

«Когда дверь в чьей-то хате вышиблена…»

Борису Клименко

Когда дверь в чьей-то хате вышибленаИ шатается в ней сквозняк,Горек вид занавесок с вышивками,Что колышутся на гвоздях. Нет порою в жизни отдушин,А душа в сплошных синяках, —Только все это, Боря, одюжим,Ибо иначе нам никак. И у киевского ВладимираНас одарит покоем та, —Дорогая мне, а тебе – родимая, —Приднепровская красота.

Памяти Германа Плисецкого

1. Трубная площадь

Восточными словами, как урюком,Подслащивал поэт свой пресный быт,А проходя по Трубной, слышал – в люкахРека Неглинка, спрятавшись, бурлит. И сквозь чугун в оставленные щели,Казалось, шепчет темная водаО дне, когда прощавшихся с Кащеем,Здесь поджидала страшная беда. Над городом печаль в гудках басила,Летя от стен Кремля на Колыму…Но девочкою лет шести РоссияНадолго в память врезалась ему. Слепая и губительная сила,Что двигалась от Сретенских ворот,Ее водоворотом уносила, —Водоворотом, звавшимся – народ. В Колонном зале, в пальцах комкав шапкиИ не стесняясь набегавших слез,У пьедестала с гробом шагом шаткимСвою беду и боль поток тот нес. Слиянием мистерии и явиВ прикрытых крепом люстрах свет не гас,Но даже если розы там не вяли,То стража их меняла каждый час. А с Трубной кровь уже смывали чью-то,Следы беды сметали поскорей,И мартовские ветры дули лютоМеж траурных столичных фонарей.

2. На полях книги «От Омара Хайяма до Экклезиаста»

Не глазами, но сердцемСтрок касаюсь печальных —Тех, что Герман ПлисецкийНе сумел напечатать. Ах, стихи из архиваСреди записей личных —Будто ветер охрипшийВ подворотнях столичных Лет простуженных, серыхОт печалей и пыли,Где по-своему все мыГнетом мечены были. Сколько душ там сломалось,Что казались – из стали!Но остались слова ведь,Пусть в тени, но остались.

Кунцевская ель, Или как однажды с друзьями я побывал у «второй дачи» Сталина

Гнездо диктатора в Кунцево.Притихшие разговоры.Кусочек империи куцыйЗа темным глухим забором. Хозяин давно сменилсяИ кто там сейчас – бог ведает.Спросить бы воды, извинившись,Но лучше, конечно, без этого. Вдали силуэт охранника,Собачий лай голосистый,Казалось, что-то отравленоНа этой земле российской. Природа летняя

властвовалаС завидным упорством воина,О генерале ВласикеПодумалось мне невольно. Случайно ли все еще помнитсяСредь зелени той сочно-рьянойЗасохшая ель – покойница,Осыпавшаяся, но упрямая.

По поводу открытия памятника Ивану Четвертому в Орле

Тоска по опричнине. Грозный,Малюте Скуратову честь…О дух этот, схожий с гриппозным,Амбиций гремучая смесь. Язык был мне верной опорой,И в стужи грел словно очаг,Но что ж говорить на которомПриличнее нынче молчать. 14 октября 2016 года

Будапештский блокнот

(Сентябрь, 2017)

Будапешт

Не для ума, скорее, а для сердца —Листвы сентябрьской золотистый фонИ дней стручки, что сродны связкам перца,И волн дунайских вечный марафон. А я, подспудной памятью ведомый,Здесь словно погружаюсь в прошлый век,Где пылью – пятьдесят шестой, бедовый,И незабвенной тенью – Валленберг.

Гостиница «Леонардо», № 548

Окно гостиничного номераВыходит в сквер, где зелень стараяУпорно не меняет колера —Желтеть, как будто, не пристало ей. Но ветер с северо-востокаУпрямо треплет листьев кружевоИ разбивает на осколкиДорожки, залитые лужами. В такое время, право, надо быБыть мастером перед подрамником,Чтоб краски на холсте, как ягоды,Взяв мастихин, слегка подравнивать.

Размышления на скамейке в районе улицы Ваци

1Ах, сколько минуло годков, Порой несчастных…Дружище, Юра Холодков,Где же сейчас ты? В венгерской жизни суетуОт скуки отчейБежать хотел. Сейчас я тутС тобой – заочно. Луна двояка нынче (такБывает в море) —То полустершийся пятак,То форинт. 2Ты говорил, что падежей тут двадцать семь, Ошибочно накинув пару лишних, Что не было помехой, ведь гусей Пасти бы мог, с пейзажем здешним слившись.И, позабыв московской речи вздор, Не только откровенный – даже отзвук,Как сыр овечий, резал бы простор,И пил бы, как вино, мадьярский воздух. Как жаль, что нам не встретиться теперь —Поворошить времен минувших ветошь,Потолковать о горечи потерьИ помянуть друзей, которых нет уж.

Под сводами базилики

Святого Иштвана

Пели в храме, где служилась месса,Ну, а я душой, как будто в брешь,Улетел, услышав вдруг Бернеса —О солдате, бравшем Будапешт. Вспомнил патефона синий ящик,Черную пластинку под иглой…Вспомнил то, что было настоящим,Не покрытым патиной и мглой. По весне и яблони, и вишниТам цвели у изб и у дорог —Это я о тех, что здешний ИштванЗнать не знал, и знать, увы, не мог.