Я воду ношу, раздвигая сугробы.Мне воду носить все трудней и трудней.Но, как бы ни стало и ни было что бы,Я буду носить ее милой моей.Река холоднее небесного одра.Я прорубь рублю от зари до зари.Бери, моя радость, хрустальные ведра,Хрусти леденцами, стирай и вари.Уйду от сугроба, дойду до сугроба,Три раза позволю себе покурить.Я воду ношу – до порога, до гроба,А дальше не знаю, кто будет носить.А дальше – вот в том-то и смертная мука,Увижу ли, как ты одна в январе,Стоишь над рекой, как любовь и разлука,Забыв,
что вода замерзает в ведре…Но это еще не теперь, и дорогаПротоптана мною в снегу и во мгле…И смотрит Господь удивленно и строгоИ знает, зачем я живу на Земле.
Офелия
С красными рыбами, с феями,Через кувшинки и ледГрустно и тихо ОфелияВ облаке белом плывет.Давних времен отторжениеТает в глубинах Реки;В небе ее отражениеЛасточек кормит с руки.Боль повторяется заново,Светится куст белены…Все, от Рембо до Иванова,Были в нее влюблены.Так и стоят под рябиною,В воду макают перо…Будто бы над КоломбиноюБлоковский плачет Пьеро.Вот она – чистая, верная…А в глубину – посмотри! —Это ведь кукла фанерная,С клюквенным соком внутри.Вот она снова – за плавнями…Что ты заплакал, поэт?Люди живые не плаваютВ реках по тысяче лет.Пусть уплывает из памяти,Русая девочка – Во! —Не увидавшая в Гамлете,Кроме себя, – ничего!
«Не напрасно дорога по свету металась…»
Не напрасно дорога по свету металась,Неразгаданной тайною душу маня…Ни врагов, ни друзей на земле не осталось…Ничего! никого! – кто бы вспомнил меня!Я пытался хвататься за тень и за отзвук,Я прошел этот мир от креста до гурта…В беспросветных людей я входил, словно воздух,И назад вырывался, как пар изо рта.Переполненный зал… Приближенье развязки…Запах клея, бумаги и хохот гвоздей…Никого на земле! Только слепки и маски,Только точные копии с мертвых людей.Только горькая суть рокового подлогаИ безумная вера – от мира сего.Подменили мне Русь, подменили мне Бога,Подменили мне мать и меня самого.Никого на земле… Лишь одни квартирьеры…Только чуткая дрожь бесконечных сетей…И глядят на меня из огня староверы,Прижимая к груди нерожденных детей.
Бегство
Пробираюсь к ночному Бресту, по болотам в былое бреду,Потерял я свою невесту в девятьсот роковом году.Я меняю лицо и походку, давний воздух вдыхаю вольно.Вижу речку и старую лодку, вижу дом на окраине. Но…Полыхнуло огнем по детству, полетел с головы картуз.Я убит при попытке к бегству… Из России — в Советский Союз.
Токаревой Анне
Деревня. Холод, Вурдалаки. И взгляд соседа,как супонь.Слеза отравленной собаки тебе упала на ладонь.Текла слюна. Кричали травы, мычал на небе Козерог…Как умирают от отравы, не дай-то вам увидеть Бог!Похоронили, худо ль, бедно – за огородом, на холме…Ушли соседи незаметно, как тени двигаясь во тьме.Потом на чуровом затоне был шум осеннего дождя;И ночь, и ранка на ладони, была
сквозной, как от гвоздя.
Пророк
Я услышал историю эту, и украсил стихами засим.«Повстречался в пустыне поэту окрыленный собой Серафим.Поднял он над поэтом денницу, разливая то уксус, то мед,Говорил про змею и орлицу, и про ангелов горний полет.Говорил о неведомой тайне, а потом, до скончания лет,Растворился в осеннем тумане… И подумал печально поэт:«Не сказал он про смертные свечки, про мученья последнего дня,Хоть и бродит сейчас возле речки, где когда-то застрелят меня»
Песочные часы
Враждебны ангелы и черти. Не помнит устье про исток.Из колбы жизни в колбу смерти перетекает мой песок.Любовь и ненависть, и слезы, мои объятья, чувства, речь,Моя жара, мои морозы – перетекают. Не сберечь.Сижу на пошлой вечеринке, но вижу я, обречено,Как больно, в этой вот песчинке, мой август падает на дно!Часы не ведают страданья, и каждый день, в любую ночь —Летят на дно мои свиданья, стихи и проза… Не помочь.И трудно мне, с моей тоскою, поверить в нечет, словно в чет, —Что кто-то властною рукою часы, как мир, перевернет.И в стародавнем анимизме, чтоб жить, любить и умирать,Из колбы смерти в колбу жизни песок посыплется опять.Опять я буду плавать в маме, крутить по комнате волчок…И станут ангелы чертями, и устье вспомнит про исток.
«Cлова забываю. И путаю числа…»
Cлова забываю. И путаю числа.Но я понимаю – в них не было смысла.Сгорай же в печи, заповедная книга!Ты хуже татаро-монгольского ига!Я понял вчера на родимом причале,Зачем эти дали так долго молчали.Я все понимаю легко и сурово.Но больше ни крика. Ни стона. Ни слова.Прощай же навеки, тетрадь со стихами.Мой голос заблудший стихает, стихает.И даже молитва все глуше и глушеЗа милую душу. За милую душу.
«Боже правый! Пропадаю…»
Боже правый! Пропадаю!Жизнь пускаю на распыл.И не помню, и не знаю —Как я жил и кем я был.То ли был бродягой, вором,Жалкой похотью хлюста,То ли я, как черный ворон,Не оплакал смерть Христа.У прощального причалаПолыхает вечный свет!Нет конца и нет начала,Середины тоже нет…И как жертвенная треба,Я на призрачном торгуВсе расплачиваюсь с небом,Расплатиться не могу.
«Вера – не вера, и слава – не слава…»
Вера – не вера, и слава – не слава.Бедный рассудок ничтожней нуля.Зеркало крестится слева направо,Будто бы в нем отражаюсь не я.Мечется разум во имя наживы,Мчатся олени, кружится планктон…Все мы захвачены танцами Шивы,Даже когда не танцует никто.Кто я? Зачем я весь вечер вздыхаю?Что я увидеть пытаюсь во мгле?Господи! Господи! Не понимаю,Что происходит на этой земле!