Дежурный по континенту
Шрифт:
– Хочу! – просиял Хосермо.
– У тебя есть тёмные очки, сынок?
– Нету…
– Антонио, выдай ему из своих запасов!
Мордоворот нырнул в машину и вернулся с очками, которые сам нацепил на нос ошалевшему от счастья и недоумения Хосермо.
– Совсем другое дело! – сказал Бермудес, полюбовавшись новобранцем. – Ну ладно, ждём, ребята.
– Вот такие у меня проблемы, – изложил Бурлак.
– Мне бы такие проблемы, – хмыкнул Ольварра. – Ладно, сделаем. Поговорим о том, сколько это может стоить.
– Поговорим, –
В патио вышла какая-то баба и приблизилась к ним. Бурлак, тут же отвернув лицо, привстал, вернее, слегка оторвал афедрон от кресла и плюхнулся обратно. Голова кружилась – то ли от виски, то ли от жары, то ли от нервного напряжения. На бабу он старался не смотреть. Здесь, в Маньяне, это не принято. Особенно в горной местности. Могут и по шее накостылять за интерес к чужим бабам.
– Тебе и твоему гостю сварить кофе? – спросила женщина хриплым голосом.
– Не надо, милая. Мы уже почти договорили, – бархатно сказал дон Фелипе.
Она в упор посмотрела на Бурлака. Тот тоже поднял глаза.
Это была она.
Твою мать, подумал Бурлак. Тебе. Тебе!!! Афедрон забил тревогу. Тут не надо быть, японский городовой, филологом-испанистом, чтобы понять, что означает это, блин горелый, тебе. А мы-то, два мудозвона!.. Ребята, надо на хер сматываться.
Ага, сматываться. А этот-то бродит там по подвалам, ищет её. А что делать? Даже если я дам ему сигнал – он там, она здесь – что мне, одному сматываться?
Собственно, об этом было говорено. Что Бурлак ответственности не несет, если Иван через две минуты после сигнала не залезет в свой тайник между карданным валом и бензобаком, или хотя бы в салон пикапа. Но как же его одного тут оставить – на верную погибель?.. Либо от ракет американцев, либо от навах подручных этого Ольварры.
Да и денег, ежели Иван тут, извиняюсь, сгинет, никто Бурлаку никаких не заплатит.
Иван просунул голову в приоткрытую дверь и следом просочился туда сам. Квадратную комнату тускло освещала лампа без абажура. Два стула, пыльный бетонный пол, стол, кровать, застеленная лысым одеялом, пепельница с раздавленным окурком. Пахло чем-то кислым. Ничего женского. Непохоже, чтобы здесь когда-нибудь держали её. Возможно, здесь была охрана. Тогда должна быть ещё одна дверь.
Иван присмотрелся и обнаружил эту дверь в дальнем углу. Вот тут-то сердце-то у него забилось! Он вытащил из-за пояса штанов пистолет, предохранитель сдвинуть, конечно, забыл, держа оружие стволом кверху, подошёл на цыпочках к двери, толкнул её. Она оказалась не заперта.
За дверью было совсем темно. Иван прокрался внутрь, закрыл за собой дверь, зажёг фонарик. Эта комната оказалась совсем крохотной – метров девять. Ещё одна койка, стул – больше ничего. Что, неужели здесь?..
Где же она? Что с ней сделали?
Тут Иван услышал шаги и погасил фонарик. Страха как не было, так и не было. Злость – да, была. Так бы и засветил в лоб, кто бы ни вошёл. Тут он вспомнил про предохранитель
Вот это да! Ивана прошиб пот, на этот раз – холодный. Заперли. Теперь без драки хрен уйдешь. Ну, влип, блин. Влип же! Он опустил пистолет и осторожненько присел на стул.
…И зазвонил телефон!
Ольварра поднял трубку, коротко квакнул туда и стал слушать что ему говорят. По тому, как закабанела его физиономия, Бурлак понял: звонит доблестное ЦРУ. Поняв это, он встал и быстрым шагом прошёл в дверь, за которой скрылась девушка.
В нормальных обстоятельствах этот поступок наверняка стоил бы ему головы. Но какие, к чёрту, нормальные обстоятельства, когда через пять минут здесь начнётся светопреставление. Владимир Николаевич краем глаза отметил, что Ольварра, даром что был занят самым важным в своей жизни телефонным разговором, вытаращил на своего гостя глаза и поперхнулся от такой неслыханной наглости.
На грани фола, подумал Бурлак. На грани фола. Уже не то что не восемьдесят процентов, а и об обратной пропорции речи не идёт. Рискую как юный эпилептик с гранатой в зубах посреди фашистского логова. Дай бог пять процентов остаться в живых…
Агату он нашёл в третьей по счёту комнате. Она вскинула на него свои печальные виноградины, и рука её недвусмысленно дёрнулась. По счастью, её отношения с Ольваррой всё же не успели зайти настолько далеко, чтобы он разрешил ей бродить по своему дому с заряженным револьвером. Иначе не жить бы полковнику Бурлаку.
– Спокойно, девочка, – сказал Бурлак, тяжело дыша от напряжения. – Мы приехали за тобой. Я и твой Иван.
– Иван?.. – удивлённо переспросила Агата.
– Иван, Иван. Твой муж.
– Где же он? – спросила Агата и как-то усмехнулась.
– Бродит по подвалу, ищет тебя. Беги туда, не теряя ни секунды. Хватай его и садитесь в машину. Через пять минут здесь начнётся третья мировая война…
– Но я не могу…
– Что не можешь?
– Почему я должна тебе доверять?
– Да потому что я про тебя знаю всё, Габриэла Ореза, она же комсомолка Агата! И про папашу твоего Орезу, русского шпиона – всё знаю!
– Но я всё равно не могу сейчас бежать. У Ольварры перед нашим движением есть обязательства, которые он пока не исполнил. Я не могу предстать перед товарищами…
– Какое движение, идиотка! – вскричал Бурлак. – На том свете ты предстанешь перед своими товарищами!..
– Не ори на меня. О каком Иване идет речь? Который погиб?
– Какое погиб! Я же говорю – бродит по подвалу, живёхонек. Ищет тебя…
– Я тебе не верю…
Из-за колонны вышел Ольварра в синем шёлковом халате. Он передвигался смешными мелкими шажками, держа перед собой маленький блестящий пистолетик. Усы его ходили ходуном. В глазах его был апокалипсис. Там скакали чёрные всадники и рвали зубами на куски павшую в воды звезду полынь.