Диагноз
Шрифт:
— Но попытаться-то стоило, — усмехается он и слегка прикусывает за мочку уха, — Стоит лишь захотеть…
— Сначала администрация, — упрямо твержу я, — Затем все остальное, — издевательски-целомудренно касаюсь губами его щеки и даже немного отодвигаюсь в сторону.
Центр заблокирован для проезда и приходится от ближайшей остановки идти до администрации своими ножками. Я включаю телефон по пути и игнорируя пропущенные вызовы, захожу в браузер, а далее вниманию Сергея предстает самый странный диалог в мире:
— Алиса,
— Открываю в поисковике.
— Тю, если бы я хотела это читать, я бы вбила вопрос в поисковике, но я спрашиваю у тебя, да или нет?
— Вам виднее.
— …дурная ты ей богу.
— Думала, что бы такое ответить, да не придумала.
— Оно и не удивительно. Сложно без мозгов, да?
— Вы, кстати, понимаете, с кем вы это пытаетесь обсуждать?
— Конечно понимаю, убогая.
— Ну, вам виднее, конечно. Но диалог у нас не самый конструктивный выходит.
— Тц…
— Какие планы на день?
— Уже ночь.
— Ого, у меня сейчас 23:15.
— Это ночь, Алиса.
— Ох, эти часовые пояса!
— Сути-то не меняет, у тебя тоже ночь.
— Просто я перепутала день с ночью. У меня бывает.
— Слабоумие, да?
— То же самое могу сказать о вас.
Я зависла, обдумывая слова робота, а рядом раздался смех. Этот предатель на стороне робота? Машины захватывают мир! Еще немного и они начнут порабощать людей!
— Не смешно, — насупилась я и сунула телефон в карман.
— Очень смешно, — раздался из кармана механический женский голос и рядом наступила вторая волна смеха.
Обидевшись на весь белый свет, я вручила Сергею телефон с зависшим окном и насупившись, прибавила шагу.
На нижнем этаже горело одно единственное окно и, если бы не оно, мы бы вообще ничего не увидели. К счастью, мы были незаметны — просто улица была пустынна.
— Не дуйся, — тихо попросил Сергей, — Я ей отомстил, — в карман мне опустили телефон и вынудив повернуть голову, настойчиво поцеловали в губы.
Так как никто из нас художественными талантами не отличается, рисовали мы все криво и малопонятно, как дети в саду на листах красками рисуют, вот как-то так и мы осквернили светлую стену. Я пыталась рисовать бабочек, но, во-первых, черные бабочки — это какой-то хоррор, а во-вторых, это и не бабочки вовсе, а какой-то клевер. Сергей в силу своего старческого ворчания писал что-то размашистым почерком и только приглядевшись, я разобрала в этой писанине жалобы и тихо засмеялась. Потом стену украсил топор, хотя рисовали человека и какой-то арбуз, хотя задумывалось тоже другое.
— Вы что там делаете?! — раздалось со стороны гневное и мы испуганно замерли.
— Бежим, — прошептал Сергей и схватив меня за руку, бросился в противоположную от неожиданных гостей сторону.
— А ну стоять! — раздался еще один голос и за спиной послышался топот, подстегивая фантазию и вынуждая
Глава 5
Спина уже побаливала в неудобном положении, но соль заключалась в том, что это самое удобное положение из всех и кому-то тут явно хуже. Кому-то — это Сереже. Он сам предложил свои колени в качестве подушки и теперь стойко терпел все неудобства.
У противоположной стены на такой же лавке мирно спал какой-то мужчина крайне свободного вида… Ну то есть не обремененный недвижимостью… И движимостью тоже.
— Тебе сильно влетит? — смотрю вверх и он наклоняет голову, заглядывая мне в глаза и совершенно не беспокоясь, ободряюще улыбается.
— Максимум послушаю лекцию на тему: «Как нехорошо в свои почти тридцать лет…», — он вздохнул, но не тяжело, а как-то добродушно, — Если я хорошо знаю своего отца, а я хорошо его знаю, то лекция ждет и тебя.
— Серьезно? — изгибаю бровь, и он серьезно кивает, — Как нехорошо сбивать сына с правильного пути?
— Нет, — ему смешно, его это веселит, — Скорее расскажет какой я непутевый и что со мной лучше не дружить.
— Детский сад, — фыркаю и он вновь утвердительно кивает.
— Я буду для него дитём и в семьдесят, — заверяет меня так искренне, что безоговорочно верю… И боюсь. Почему-то.
Когда первый робкий луч солнца опустился в наше маленькое окошко под потолком, за дверью началась непонятная движуха. Мы, толком не спавшие и уставшие, на любые колебания в воздухе реагировали враждебно. В неизвестности мы пробыли недолго, потому что голоса становились все громче, и все внятнее. Кто-то возмущался, а на лице Сергея отчетливо проступило какое-то понимание. Поделился бы что ли.
Железная дверь с противным скрипом отворилась, являя взору целую делегацию, во главе которой шел немолодой мужчина с сединой в висках и чем-то недобрым во взгляде серых, будто выцветших глаз.
— Если бы мы знали, то обязательно бы…, — заблеял лейтенант, поспешно пытаясь отпереть дверь и едва не уронил ключи, когда его перебили.
— Сергей, — грозно позвал отец, прожигая свое чадо испепеляющим взглядом, под которым как-то и я незаметно для себя сжалась, а зато как обрадовалась, что успела принять приличное положение.
— Отец, — не менее серьезно отозвался Сережа, поднимаясь с осточертевшей скамейки и поймав меня за руку, потянул за собой.
Решетчатая дверь, отделяющая нас от разгневанного родителя, отворилась с еще более мерзким скрипом, сыграв по нервишкам. Нас выпустили на свободу и тут же закрыли дверь, но привалившийся к стене бомж даже не обратил внимание — он вообще жив?
Всю дорогу до машины Льва Валентиновича мы хранили гробовое молчание. Усадив меня на заднее сидение, Сергей страдальчески вздохнул и сел вперед, поближе к эпицентру напряжения в атмосфере салона.