ДИАЛОГ: ТЕЛЕВИЗИОННОЕ ОБЩЕНИЕ В КАДРЕ И ЗА КАДРОМ
Шрифт:
Случается, что интервьюируемому приходится высказывать взгляд на проблему лишь потому, что его спрашивают об этом, а не потому, что он когда-либо задумывался над нею всерьез. Если журналист к тому же перечисляет уже имеющиеся точки зрения, отчего бы и не воспользоваться готовыми мыслями, которые самому тебе, возможно, никогда не пришли бы в голову?
Собеседник высказывает мнения, которые ему не принадлежат, ссылается на факты, известные лишь понаслышке, а интервьюер становится жертвой престижной реакции, которую сам же и спровоцировал. Да и от кого, как не от него, зависело, какой характер будет носить беседа - допроса с пристрастием, откровенной игры в поддавки или диалога уважающих друг
«Последняя повесть писателя А. появилась совсем недавно, мало кто успел с ней познакомиться. А вам удалось?» Отрицательный ответ при такой постановке вопроса нисколько не смутит собеседника.
Репортер, интересующийся у родителей, как они относятся к тому, что дети дерутся, не замечает в вопросе скрытой подсказки (согласно общепринятому мнению, драться - плохо). Между тем предупредить «возмущающее влияние» он мог бы, сформулировав свой вопрос иначе: «Одни родители категорически запрещают детям ввязываться в драку со сверстниками, другие считают, что это в порядке вещей - мальчик должен суметь постоять за себя. А ваше мнение?»
Приступая к интервью со знатной дояркой, не впервые принимавшей участие в передачах и привыкшей обходиться в подобных случаях уже не раз апробированными фразами, ведущий Марийской телестудии начал с неожиданного вопроса: «Вы смотрели позавчера по телевидению спектакль? Очень интересный…» «Нет, что вы, я же вечером работаю»,- удивленно ответила собеседница. «А на следующее утро тоже не видели?» - «К сожалению, у нас выходные уже полгода дают от случая к случаю. Нет подменных доярок». По ходу беседы выяснилось, что из-за неправильной организации труда в хозяйстве на ферме большая текучесть кадров, все держится на немногих энтузиастах - положение, с которым нельзя мириться.
Дистанция доверия возможна лишь при взаимном уважении и обоюдной заинтересованности в беседе. Только в этом случае журналисту удается избежать как ничем не оправданного снобизма, так и привычки стоять перед героем на цыпочках.
Слово «беседчик» родилось в 30-е годы. Тогда им называли не репортера, не интервьюера, а именно человека, с которым можно поговорить «о жизни», доверив свою биографию в свободном и непринужденном общении.
«Смирнов, как никто другой, умел располагать людей к рассказу так, что они… выкладывали внимательно слушающему «беседчику» всю свою душу,- вспоминал И. Рахтанов о незаслуженно забытом ныне писателе Николае Смирнове.- А он лишь изредка позволял себе вставить в разговор самое краткое, состоящее всего из двух звуков, будто бы незначащее словечко:
– Да?
Но тут были и вера, и удивление, и даже восхищение, а главное, поощрение, после которого хотелось говорить еще и еще».
Хороший рассказчик может быть только у хорошего слушателя.
«Бывает, даже подыгрываешь: что вы говорите!., ну надо же…- признается режиссер-документалист М. Голдонская.- Делаешь вид, что не знаешь каких-то особенностей профессии или моментов жизни собеседника, даже если они тебе и известны. Искренне ли это? Конечно, отчасти эту искренность в себе разжигаешь. Интервьюер- в какой-то степени и актер. Но в то же время стоит отвлечься хоть на секунду - «Вам это не интересно?» Глаза тускнеют… Общение - процесс глубоко интимный. Человеку гораздо легче рассказывать, когда вы улыбаетесь и негодуете вместе с ним. Пускай это будет в ущерб композиции кадра, в ущерб освещенности места, в ущерб фотографическому качеству изображения - лишь бы сохранить душевное состояние твоего героя».
Нередко созданию поля доверия способствует «лицо из своей среды». Им может оказаться старый приятель, земляк, однокашник героя. Вступая в своеобразный заговор с таким соучастником съемки, режиссер поручает ему между делом задать вопросы, ответы на которые хотелось
Знаменитый летчик-испытатель за столиком кафе встречается с давним другом (его ординарцем в годы войны, а ныне профессиональным наездником). «Я тут прочитал журнал «Коневодство и спорт»,- вполголоса рассказывает летчик, герой картины,- а там фотография. Лошадь столетия. Спина короткая. Ноги точеные… Ну с ума сойти… Знаешь, Толя, я бы украсть мог…». Возможны ли подобные интонации в общении даже с искуснейшим из интервьюеров?
В середине шестидесятых, снимая фильм о сибирских нефтяниках, И. Беляев оказался с киногруппой на газовом выбросе в Тарко-Сале. «Мы старались передать реальную атмосферу события,- вспоминал впоследствии режиссер.- Ведь о героизме там никто не думал. Никто из них и не представлял себе, что они совершают подвиг. Наша задача состояла в том, чтобы показать обыденность героизма. Как показать?… Мы отправляемся в столовую, ставим камеру. Пытаемся подслушать разговоры. Не разговаривают… А если разговаривают, то так, как будто это художественный фильм и я давно роздал им роли. Тогда я незаметно для других подхожу к одному из парней и объясняю ему свою задачу. Прошу выполнить роль заводилы, инициатора разговора. А сам устраняюсь. Конечно, ребята знают, что есть микрофоны, они видят, что вдали стоит камера. Сверкают прожектора, потому что в темной столовой снимать невозможно. Они знают все это. Но они общаются в своем узком кругу. И в результате нам удается поймать несколько нужных мыслей и фраз».
Телефильм И. Беляева «Путешествие в будни» был разведкой возможностей, таящихся в новом методе. «Хочешь «сыграть» героя -ищи ему партнера»,- сформулирует режиссер этот утвердившийся в документалистике творческий принцип много лет спустя.
К помощи «посредника» тележурналисты прибегают в различных целях. Готовясь к беседам с колхозным агрономом, одним из главных участников будущей ленты, Д. Луньков проштудировал горы литературы, чтобы вникнуть в подробности земледельческого труда. Но, понимая, что, сколько бы ни было прочитано книг, в глазах своего героя он все равно останется лишь любознательным дилетантом, режиссер решил подключить к разговору Гуськова - несуществующего приятеля-агронома, якобы недавно перебравшегося в столицу. По ходу беседы он то и дело ронял: «А Гуськов говорил мне… А вот Гуськов считает…» «Да перегибает он, ваш Гуськов!»- горячился герой картины, вступая в полемику пусть с незнакомым, но все же коллегой, от мнения которого так просто не отмахнешься. Серьезность отношения агронома к затронутым темам сохранилась и в фильме, хотя, конечно, при монтаже упоминания о Гуськове были изъяты.
Третье действие пьесы общения, о которой идет речь,- разрядка, или снятие эмоционального напряжения.
Отвечая на вопросы интервьюера, собеседник обычно испытывает явное или подавляемое волнение (перед камерой- особенно). Его внутреннее возбуждение ищет разрядки. Оно не может погаснуть автоматически, подобно малиновому глазку телекамеры. И журналист, воспринимающий угасший глазок как сигнал завершения разговора, демонстрирует не просто отсутствие такта, но и непонимание своей роли в этой фазе общения.
Психологическая разрядка необходима собеседнику, конечно, не только в условиях студии. Деле не меняется оттого, что разговор происходит, допустим, в квартире у самого героя. Бывает, стоит тому лишь ответить на последний вопрос, как внимания участников съемочной группы словно и не бывало. Осветитель торопливо принимается выключать приборы, переругиваясь с приглашенным из жэка электриком, звукорежиссер поспешно сворачивает провода, оператор лихорадочно укладывает камеру, а интервьюер устремляется к телефону. Герой начинает чувствовать себя чужим в своем собственном доме.