Диалоги с шахматным Нострадамусом
Шрифт:
У нас в клинике нередки и заграничные гости, порой очень даже именитые. Вот совсем недавно нас посетил пожилой господин с блуждающим взором. Он записался в регистрационной книге, — тут профессор, оглянувшись на дверь, перешел на шепот, — Борисом Фишманом, но у нас есть свои соображения на этот счет, тем более что седой, с крупными залысинами человек говорил по-русски с сильным акцентом. Он извлек из огромной черной сумки, с которой не расставался ни на миг, средних размеров сверток — в нем оказалась малютка с миниатюрным японским личиком. Отец попросил взять младенца на обучение сроком на год:
Я снова бросил взгляд на стены кабинета. Наряду с картинками, заимствованными из книг самого профессора, повсюду висели изречения известных гроссмейстеров. Запомнились некоторые из них.
Облугаевский: «Метод профессора Мудрецкого — это блестящая возможность тренинга; именно на нем воспитываются работоспособность, выдержка, выносливость, которые, право же, шахматистам нужны не меньше, чем марафонцам».
Бугреев: «Капабланка, Нимцович, Шпильман тоже писали учебники, но оставались при этом практиками. В свое время многие представленные в серии книг Мудрецкого позиции я изучал, когда они были еще только на карточках. Их продавали из-под полы в поездах дальнего следования сомнительные личности, по рублю штука. Только в последние годы позиции профессора приобрели заслуженную известность в мире».
Лобоган: «Это нектар его двадцатилетнего труда, и нам, шахматным трутням, остается только пользоваться им. Положительный момент в книгах профессора — это то, что их можно просто читать, как художественную литературу. Не раз я видел, как приходящие ко мне в гости гроссмейстеры не могли оторваться от чтения на протяжении нескольких часов. Однажды мы играли в настольный теннис на вылет. Один из моих коллег так погрузился в чтение, что, когда подошла его очередь, густо покраснел и... оказался просто не в состоянии начать игру, что вызвало оживление всех, в особенности шахматисток».
Из высказывания гроссмейстера Бельфельда следовало, что он по-прежнему находит в книгах Мудрецкого много новых для себя позиций, заметив, что после изучения их у него особенно возросла техника окончаний.
На почетном месте висел огромный портрет Джерри Газзарова. Великий чемпион утверждал, что раньше все занимались исключительно сухим практицизмом; позиции же, рассматриваемые профессором Мудрецким, знаменовали собой новое, свежее течение. Газзаров особо подчеркнул, что старые положения, известные еще со времен Помпеи, относятся не к началу нашей эры, как полагают лжеисторики, а только к средним векам.
Между тем профессор продолжал свой рассказ:
– Я ратую за принцип: от простого к сложному! Но и здесь, как и во всем, нужна мера. У вас в Амстердаме я встречал такие замысловатые положения, что прямо не разберешь, где начало, где конец. Неторопливый метод действий, когда вы просто усиливаете давление, — вот залог успеха. То, чему мы учим наших клиентов, - практическое искусство, подобное плаванию, катанию на лыжах или игре на фортепиано; научиться ему можно, подражая только хорошим
Речь профессора прервал резкий телефонный звонок. Он включил видеотелефон, и на экране высветилось лицо Бориса Серебряника, известного шахматного наставника, уже много лет назад покинувшего Москву и живущего в Милане.
Чем обязан, коллега, какая погода в Италии?
– осведомился профессор.
Погода у нас замечательная, но я не о погоде. Во время моего недавнего посещения Москвы ко мне приходили консультироваться некие Клебанова и Пендриков...
Как же, как же. Они вот уже как с полчаса в «Инъекционной», очень симпатичные молодые люди, и видно, что понимают всю серьезность проблемы. К тому же...
Далекий собеседник не дал профессору договорить:
– Да их уже как с год отчислили из ГЦОЛИФКа за неуспеваемость! Они, профессор, на лекции не ходили, а Клебанова, представьте, на зачете по комбинациям спросила: «Шпильман - это тот, который «Челси» купил, что ли?» А молодой человек уверял меня, что герцог Брауншвейг-ский и граф Изуар нарочно Морфи партию сплавили, чтобы только в историю попасть. Так что, дорогой коллега, у них и мыслей нет о будущем, они же общежития лишились, им просто встречаться негде, так что гоните их как можно скорее!
Вспыхнуло еще раз изображение на экране видеотелефона, и короткие гудки заполнили всё пространство кабинета. Профессор, побагровев, выскочил в коридор.
– Обманщики! Нечестивцы! — донесся до меня его возбужденный голос: профессор барабанил в дверь «Инъекционной».
– Немедленно прекратите, вы разоблачены, даю вам пять минут на сборы, и чтобы ноги вашей здесь не было!..
Из комнаты донесся глубокий вздох.
– Да, - заметил, возвращаясь, профессор, - нельзя не вспомнить незабвенного Тартаковера: «Как из разбитой вазы, как из упавшей скрипки, рвутся из иной проигранной партии звуки тысячи страстей».
Через несколько минут потупившие взор Наташа и Виктор появились в дверях кабинета.
Что еще? — строго спросил главврач.—Дверь на улицу, молодые люди, находится в другом конце коридора.
Мы комбинацию не можем найти, — всхлипнула Наташа.
А была ли комбинация? — раздраженно спросил профессор. — Но даже если ее не было, позволю себе напомнить вам, уважаемая, слова Стейница: «Ищи комбинацию, верь, что комбинация существует, и ищи ее. И если после многократных попыток она еще не найдена, продолжай искать, ибо результат стоит труда!»
С этими словами профессор стремительно выбежал из кабинета.
А это верно, что вы знали Капабланку? — неожиданно повеселела Наташа, когда за ним захлопнулась дверь. — А правда ли, что он на турнире в Гастингсе прямо во время партии...
Правда, всё правда, — ответил я, но профессор уже стоял в дверях, брезгливо держа двумя пальцами кусок розовой материи.
Надо было посмотреть за батареей, — назидательно заметил он. — Кто такой Шпильман, вы не знаете, а ведь Рудольф Шпильман еще в прошлом веке писал, что умение находить комбинации в такой же степени неотъемлемое качество для шахматиста, как и знание дебютов и искусство ведения эндшпиля.