Диалоги с шахматным Нострадамусом
Шрифт:
Письмо очень огорчило организаторов турнира; необходимо было найти выход из неловкой ситуации. Следует сказать, что Бевервейк имел тогда ретгутацию не только места, где играют в шахматы. Здесь выращивали самую сладкую в стране клубнику, и летом в городке ежегодно проходила «Клубничная неделя», во время которой устраивались различные празднества. Когда Максу Эйве после сеанса одновременной игры, проведенного в Бевервейке тем же летом, вручили в качестве вознаграждения корзинку отборной клубники и шахматы, совершенно идентичные полученным Кересом, инцидент был улажен.
Сейчас эти чудесные стеклянные фигуры выставлены в центре Макса Эйве на одноименной площади
Турнир 1941 года начался, когда Голландия была уже оккупирована немцами. Сало Ландау — один из сильнейших шахматистов страны — не доиграл того турнира: 10 января немцы объявили о регистрации еврейского населения Голландии. Чувствуя опасность, Ландау пытался добраться до границы с нейтральной Швейцарией, но был арестован, отправлен в концентрационный лагерь, где и погиб два года спустя.
В голодном сорок втором, когда продовольствие распределялось по карточкам, турнир все же состоялся. Тогда же впервые на заключительном совместном ужине подавался гороховый суп; в память тех дней он остается единственным блюдом на церемонии закрытия фестиваля, в котором принимают участие сотни людей.
В первом послевоенном турнире (1946) впервые играли зарубежные гости. Международным, однако, его можно было назвать только с большой натяжкой: иностранцев было всего двое — бельгиец О'Келли и швед Штольц, которые и выиграли турнир. Военные трудности не были еще изжиты, и организаторы были очень признательны Штольцу, прихватившему с собой два пакета кофе — подарок Шведской шахматной федерации.
С тех пор с каждым годом количество иностранных участников непрерывно растет. Здесь играют всеобщий любимец Савелий Тартаковер,
Николас Россолимо, ставший впоследствии шофером такси в Нью-Йорке, Роман Торан, молодой красавец, подружившийся с Доннером во время их совместного многомесячного турне по Испании с сеансами одновременной игры (Рамон из эссе «Пальма-де-Мальорка») и с тех пор с широкой улыбкой на лице приветствовавший каждого голландца на его родном языке: «Привет, грязная уличная собака!» Австриец Эрнст Грюн-фельд, часто посещавший Голландию еще до войны и не всегда бывший только названием дебюта; улыбающийся, обаятельный канадец Даниель Яновский, выигравший у Ботвинника в Гронингене (1946). Югославы: ветеран, многоопытный Бора Костич, известный теоретик Вася Пирц и совсем молодой Андрей Фудерер, шахматист блестящего тактического дарования, рано оставивший шахматы и поселившийся в Бельгии.
В 1950 году в турнире дебютирует очень высокий, невероятно худой молодой человек, привлекающий всеобщее внимание. Вечно спорящий, шокирующий своими радикальными суждениями, с неизменной сигаретой в одной руке и стаканчиком ром-колы в другой, он резко выделяется на фоне шахматистов того времени. Все прочат ему последнее место — сам он уверен в обратном. Хейн Доннер, научившийся играть в шахматы только восемь лет назад, с блеском выигрывает турнир, опережая не только всех голландцев во главе с Эйве, но и зарубежных мастеров.
В январе 1957-го в турнире впервые должен был принять участие шахматист из Советского Союза. Согласие Спорткомитета было получено, и Марк Тайманов уже готовился к поездке в Голландию. Но за полтора месяца до начала турнира вспыхнуло восстание в Будапеште, и советские танки на улицах венгерской столицы привели к общему бойкоту советских представителей. Бойкот этот коснулся и шахмат, и приглашение было аннулировано.
Первыми
Сенсационно закончился турнир 1964 года. То, что выиграл Керес, опередивший Ларсена, Ивкова, Портиша и других гроссмейстеров, с трудом можно было назвать сенсацией. Но победу с ним разделил Иво Ней — совсем неизвестный на Западе молодой мастер из Таллина: триумф эстонских шахмат был тогда полным.
Аналогичный эффект произвело и выступление Анатолия Лужкова, занявшего в 1967 году второе место, лишь на пол-очка позади Спасского.
Бывало, однако, и по-другому в 1970 году хорошо зарекомендовавший себя в советских чемпионатах Игорь Платонов набрал «минус четыре»...
Говоря о том периоде, следует упомянуть и 1968 год. Корчной начал турнир серией из восьми побед, в том числе над Талем, и завоевал первое место с отрывом в три очка!
Это был первый турнир, игравшийся не в Бевервейке, а в Вейк-ан-Зее (Доннер ошибается, когда пишет, что турнир перебрался сюда только в 1969 году). С тех пор все Хоговен-, а позже Корус-турниры проходят в Вейк-ан-Зее. Но хотя фестиваль сменил прописку, еще несколько лет сохранялся старинный обычай, когда участники всех турниров, включая главный, жили не в гостиницах, а на квартирах жителей Бевервейка. Это придавало турниру особую ауру, и многие гроссмейстеры, жаловавшиеся на недостаточный комфорт в Гастингсе или на турнирах в Восточной Европе, безропотно соглашались с обычаями этого голландского фестиваля. До Вейк-ан-Зее — километров восемь — все добирались на автобусе, за исключением редких любителей пешей ходьбы. В автобусе можно было услышать речь на всех языках; содержание разговоров не отличалось разнообразием: сетования по поводу вчерашнего зевка в выигранной позиции, радость от удачно проведенной атаки, но чаще — подсчет очков, необходимых для перехода на следующий год в высшую фупггу или для получения международного звания.
Я тоже жил в одном таком гостеприимном доме в Бевервейке, когда в январе 1973-го играл в резервной мастерской группе, и только первое место давало право выступить в следующем году в турнире «Б». Он назывался тогда просто мастерским; гроссмейстеров в мире было в то время на порядок меньше, чем сегодня.
Партии того турнира я помню до сих пор: я очень хотел, просто обязан был выиграть. На церемонии вручения призов меня пригласили первым к столу, на котором лежало много вся чих интересных вещей, но я, растерявшись, выбрал простенький будильник, валяющийся у меня сейчас где-то на антресолях.
В турнире «Б» мне выступить так и не пришлось. Весной я выиграл чемпионат Голландии и был приглашен сразу в главный турнир.
Ты думаешь, это из-за тебя?
– спросил меня обеспокоенный Пит Зварт, на протяжении десятилетий бессменный директор турнира, показывая только что полученную телеграмму из Спорткомитета СССР. Текст ее был краток: вследствие поголовной занятости советских гроссмейстеров их приезд на Хоговен-турнир невозможен.
Я не вижу другой причины, — ответил я.
– Хоговен имеет репутацию одного из самых заманчивых турниров для советских гроссмейстеров, и я просто не могу представить, чтобы они добровольно отказались приехать в Голландию.