Дичь для товарищей по охоте
Шрифт:
С тоскливой полуулыбкой она покачала головой и опустилась на диван. Савва сел рядом, растерянно наблюдая, как ее подрагивающие пальцы перебирают бахрому шали. Такой он Машу еще не видел.
А она повернулась вполоборота и скорбно глянула на Савву увлажнившимися глазами:
— И чего же я с тобой пойду? Ведь… любить тебя… не очень я люблю… — сказала тоскливо и надрывно.
Савва сжал колени мгновенно взмокшими пальцами и почувствовал ноющую боль в груди в том месте, где должно быть сердце, которого там уже и нет. Потому что вот она, его хозяйка,
Андреева коснулась кончиками пальцев его щеки и, приблизив губы к его губам, выдохнула страстно:
— Иной раз нравишься ты мне… — Савва прикрыл глаза, но Мария Федоровна вдруг, оттолкнула его, вскочила и крикнула:
— А когда — глядеть на тебя тошно!
Савва побагровел. Тяжесть налила тело. Хотел подняться, уйти, убежать прочь, все равно куда, но не смог пошевелиться. Жизнь остановилась…
— Ну, как? — спросила Андреева, весело глядя на помертвевшего Савву. — Как? Ну же! Да что с вами, несносный вы человек? — принялась со смехом тормошить его. — А-а, проняло? Я так и хотела Мне так и мечталось все сделать! Это же роль Наташи, Савва Тимофеевич! Не признали? Я говорила с вами словами Го-орького. Каково? Понравилось? Так могу я в этой пьесе играть? А? Что теперь скажете? Похлопочете за меня?
Савва с трудом поднялся, подошел к окну, попытался открыть. Рама не поддавалась. С силой рванул, впустив в комнату вечернюю прохладу. Дышать стало немного легче. «И что это он, право? В самом деле, это просто шутку с ним пошутили… странную… право, странную… очень жестокую». Медленно, боясь оступиться, повернулся на одеревеневших ногах и посмотрел на улыбающуюся Марию Федоровну. «Право, будто на сцене аплодисментов ждет», — подумал он, прижимая руку к левой половине груди и, наконец, смог вдохнуть. — «А ведь женщины — более жестоки, чем мужчины. И удары, которые они наносят, изощренны, обдуманны и потому так болезненны. У мужчин — проще. В морду или еще в какое место…»
Андреева, в глазах которой появилась беспокойство, подошла и положила руки ему на плечи:
— А ты что же, Савва, впрямь подумал, что это я все тебе говорю? — поинтересовалась она невинным голосом.
Морозов не ответил.
— Но все ж проняло тебя! Проняло? — все еще ждала она одобрения и восторга.
— Проняло… — глухо выговорил Савва. — Поговорю со Станиславским. Играй свою Наташу. Только… — сжал он ладонями лицо Андреевой и заглянул в глаза, — никогда больше не говори со мной… словами Горького. Ни-ког-да.
Мария Федоровна отвела взгляд…
— Идти мне пора, — опустил Савва руки. — Поздно уже. — Слегка поклонился и направился к выходу.
— Савва Тимофеевич — обеспокоенная Андреева нагнала его в прихожей. — Я забыла сказать…
Морозов остановился и медленно обернулся.
— Мам, у меня голова болит — Из детской появилась сонная девочка в длинной белой ночной рубашке, из под которой выглядывали босые ноги.
— Ступай в кровать — приказала Мария Федоровна. — Я велю принести лекарств. Да ступай же, что ты
Савва, почти пришедший в себя, проводил глазами девчушку и укоризненно покачал головой:
— Марья Федоровна! Голубушка! Иной раз нежное слово почище лекарств будет. «Вовремя человека пожалеть — хорошо бывает».
— Что это вы меня учить вздумали, Савва Тимофеевич?
— Да это ж не я, Мария Федоровна Это ж Горький… Ваш… Его слова… — Он снова слегка поклонился и быстро вышел за дверь.
«Мой… — пожав плечами, подумала Андреева. — Что это вдруг — мой?»
По ее лицу пробежала улыбка. Подошла к зеркалу в прихожей. Просто для того, чтобы поправить волосы. Из зеркала глянуло спокойное лицо красивой женщины с выразительными темными глазами.
«И вовсе он не мой…» — подумала она, проводя рукой по волосам.
Отражение обнадеживающе улыбнулось…
Зинаида подошла к окну спальни.
«Опять осень. Грустно. Годы облетают, как листья. Уже тридцать пять. Впрочем, грех жаловаться. Жизнь наполнена событиями. Вернисажи, благотворительные вечера, балы, катания на лошадях. За ней ухаживают. Да и дети любят. А троих растить — не шутка».
Она опустилась на стул у трюмо и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Провела расческой по вьющимся темным волосам.
— Зинаида Григорьевна, нужна я вам еще? — в дверь заглянула русоволосая женщина в белом фартуке, отороченном кружевом.
— Ступай к себе. Я спать буду.
Встала. Подошла к кровати и, вдруг раскинув руки, упала навзничь.
«О, Господи! Как унизительно, стыдно и больно! Может, валерьяновых капель выпить?»
Прикрыла глаза, вспоминая сегодняшний вечер…
Поначалу на балу, устроенном великим князем Сергеем Александровичем и его супругой, Елизаветой Федоровной — сестрой царицы, ничто не предвещало неприятностей. Все были, как обычно, веселы, красивы и любезны.
«Как же все произошло? — Зинаида болезненно поморщилась, восстанавливая в памяти цепочку событий. — Танцевала с бароном Корном, затем направилась в его сопровождении к столику с шампанским и икрой. По дороге ее окликнула давняя знакомая, рядом с которой… — Зинаида невольно сжала ладони в кулачки, — …рядом с которой в белом платье и тонкой ниткой жемчуга на шее стояла…»
«Позвольте представить вам, Зинаида Григорьевна, нашу приму — Марию Федоровну Андрееву. Очень ей хотелось с вами лично познакомиться!» — многозначительно произнесла дама.
Увидела улыбающееся лицо Андреевой, сказала «Очень приятно», надменно глядя в спокойное, красивое лицо, в которое так хотелось вцепиться и расцарапать в кровь!
«Как вам вечер, Зинаида Григорьевна?»
«Как всегда у Великой Княгини — прелестный…»
«Совершенно с вами согласна. Прекрасно выглядит сегодня хозяйка бала, не правда ли? Надо же, сестра царицы, а настолько мягче и приятнее в общении, чем даже сама Государыня…»