Дичь для товарищей по охоте
Шрифт:
— Так договорились уже, Алексей Максимович! Мне по два раза повторять не надо.
— Так что, Максимы Горькие к вам — поглаживая седые бакенбарды, громко известил лакей, подойдя к двери кабинета Андреевой.
— В гостиную его проводи, Захар, — распорядилась та, отодвинула исписанные листки бумаги с переводом, отложила перо, прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, чтобы унять волнение.
Лакей впустил гостя в переднюю, принял пальто и встал в ожидании, пока
— Алексей Максимович Как я рада — Андреева почти вбежала в гостиную, протягивая гостю обе руки.
— Добрый вечер, Мария Федоровна! — Горький крепко сжал ее пальцы холодными ладонями и, не выпуская, молча глядел пронзительно-голубыми глазами.
— Садитесь, — наконец, сказала она, высвободив руки.
Горький опустился на диван, показавшийся слишком маленьким для его высокой и нескладной фигуры.
— С Морозовым переговорили? — сразу спросила Андреева, усаживаясь рядом.
— Не вышло, — огорченно ответил он. — Не к месту разговор был бы. Завтра поговорю.
Они взглянули друг на друга и, почему-то смутившись, замолчали, будто решая, о чем говорить дальше.
Внезапный порыв ветра распахнул окно и рванул легкую занавеску, которая взметнулась и затрепыхалась в воздухе. Они разом вскочили с места и, столкнувшись плечами, рассмеялись собственной неловкости. Мария Федоровна, усадив гостя обратно, направилась к окну:
— Что у вас нового? Подпольную библиотеку для сормовских рабочих устроили? — закрывая створки, спросила она. — Ветер какой сегодня…
— Да, все сладилось, — оживившись, ответил Горький, радуясь найденной теме для разговора. — На днях встречался с представителями «Искры». — Он покашлял в кулак. — Подтвердил, что поддержу газету. Обещал от себя ежегодный бессрочный взнос в сумме пяти тысяч рублей. Хотя… — на его лице отразилось сомнение.
— Что такое, Алексей Максимович? — озабоченно спросила Андреева, продолжая стоять у окна, боком привалившись к подоконнику.
— Для «Искры», оказалось, нужно только в месяц три тысячи. Черт знает что Как я достану тридцать шесть тысяч в год? — Он потер шею. — Что делать, ума не приложу. Но раз уж обещал помочь — теперь это дело чести, вы ж понимаете.
Андреева задумчиво посмотрела в окно. По небу медленно проплывали грузные серые облака, похожие на невиданных животных. Одно из них, растянувшееся вдоль неба и подсвеченное розовым светом закатного солнца, напоминало крокодила с раскрытой пастью.
— Алексей Максимович, подите-ка сюда! — поманила она рукой гостя. — Гляньте, кого вам напоминает вот это облако. Ну же? — весело глянула на немного растерянное лицо подошедшего Горького.
— Спящего кузнечика, — не задумываясь, ответил тот.
—
— Так ведь не стрекочет же, — хмыкнув, пояснил Горький.
— Так и не лето уже, чтобы стрекотать, — рассмеялась Мария Федоровна.
Горький тоже заулыбался и согласно кивнул.
— Вот что я думаю, — вмиг посерьезнев, вернулась она к началу разговора. — Нам поможет Савва Тимофеевич. Независимо от того, согласен или не согласен он с идеями Карла Маркса.
Заметив сомнение на лице Горького, добавила:
— Ведь мы же с ним друзья.
— Ну, Марья Федоровна, у вас и переходы, — покачал головой Горький. — То — небесные пейзажи, то — экономическое учение Маркса, то — дружеские отношения с крупнейшим российским капиталистом. А, в общем, все как в природе: то солнце, то дождь, то ветер, — заметил он, услышав, как по отливу окна застучали капли дождя.
— А то и все сразу, — кивнула Андреева. — В природе, дорогой Алексей Максимович, всякое бывает. Потому что природа — женского рода, — срифмовала она. — Видите — хоть и солнце, а дождь пошел. А в дождь мне всегда грустно, ну, если даже и не грустно, то грустить хочется. У меня в последнее время нервы что-то болят при малейшем волнении, — добавила она жалобным тоном.
Сейчас, рядом с Горьким, ей захотелось выглядеть слабой, прильнуть к нему, чтобы избавиться от внезапно нахлынувшего чувства одиночества и пустоты.
«Какой он все-таки милый… — бросила она взгляд на гостя, смущенно теребившего ворот рубахи. — Такой большой, нескладный, немного мужиковатый, и в тоже время талантливый и с нежной душой. Как плакал, когда пьесу свою читал. И так хорошо, чудесно, что он разделяет мои взгляды, думает, как я, и сердце у него за наше дело болит, как у меня».
— Так что про Савву? — прервал Горький ее мысли. — Думаете, можно с ним в открытую говорить? Кому же, все-таки? Мне или вам?
— Да не беспокойтесь вы, Алексей Максимович. Решу я вопрос сама. Мне с Саввой Тимофеевичем сподручнее говорить.
— Как скажете, Мария Федоровна, — охотно согласился Горький.
— А вы с Саввой Тимофеевичем завтра, если встретитесь — о театре поговорите. Немировичу, кажется мне, не очень-то нравится ваша пьеса.
По лицу Горького пробежала тень.
А пойдемте-ка погуляем — неожиданно предложил он.
— Так ведь дождь же какой, Алексей Максимович.
— И что дождь? Черт с ним, с дождем Знаете, что нужно, чтобы дождя не бояться?
— И что же?
— Надо под него пойти. Так и в любом деле, которого боишься. Да я чувствую, кончится он скоро.
— С вами, Алексей Максимович, хоть куда! Даже под дождь! — рассмеялась она, почувствовав необыкновенную, пьянящую легкость…