Диггер по прозвищу Жгут (Нечто)
Шрифт:
Когда он все же осмелился приоткрыть глаза, то ноги его подогнулись. Девушка была как живая, она словно спала. На щеках — свежий румянец, будто она только что вошла в комнату после зимней прогулки. Лицо красивое и величественное, немного грустное. Вот только шея была плотно замотана красным полотенцем… Или не красным? Присмотревшись, он с содроганием понял, что оно полностью набухло от крови. Ему показалось, что ее ресницы трепещут, и Юре пришла совершенно уж дикая мысль — она жива! А что, бывают же такие ошибки, когда у людей, которых уже доставили в морг, потом прощупывался пульс!
Он
Лежащая на труповозке девушка была Инной. Сестренкой ангела.
— Я совершенно не хочу есть, — сказала Надежда. — С того самого… Глупо, да? Есть надо, а мне не хочется.
— Есть надо, — проговорил Юра. Он разлил водку по рюмкам, и они выпили.
— А ты что не ешь?
— Утром поел, — соврал Юра.
Он выскочил в приемную.
— Где ее сестра?! — спросил он, срываясь на крик. — Где?..
Ответ последовал не слишком утешающий — в реанимации. У нее серьезно поврежден позвоночник, но главное — она жива.
— К ней можно?
— Езжайте и разбирайтесь, — последовало раздраженно в ответ, — у нас и тут проблем хватает.
Потом вышла Надежда. Она шаталась, как пьяная, одна нога была без туфли, на лице кровоподтек. Они поехали в больницу к ангелу. Снова дорога, снова освещенная фарами холодная ночь. Напичканная транквилизаторами, Надежда все же нашла в себе силы рассказать ему, как все произошло.
Они взяли такси, частника. Денег «бомбила» запросил немного, и они с радостью согласились. Машина ехала со средней скоростью. Они весело болтали, Алиса все говорила о Юре. Она сидела на переднем сиденье. Они выехали на Третье транспортное кольцо.
Впереди ехал грузовик. Таксист никак не мог его обогнать, так как с левой стороны шел нескончаемый поток машин, и никто их не желал пропускать. Грузовик был под завязку загроможден связками швеллера, концы которого далеко выступали из кузова.
И тут грузовик подрезала серая иномарка, модель никто не запомнил. Грузовик затормозил так, что ошметки покрышки остались плавиться на асфальте. Такси с ангелом влетело в грузовик. В последний момент водитель успел вывернуть руль влево, и основной удар пришелся на правую сторону такси. Там, где сидела ангел. Она не была пристегнута и выбила своим хрупким телом лобовое стекло, ударившись о грузовик.
От сильнейшего удара швеллеры рассыпались, как прутья старой метлы, когда рвется ветхая обмотка, и один из них вошел в горло Инны, почти наполовину оторвав голову, пробив заднее сиденье. Она погибла мгновенно, даже не осознав, что случилось. С грустной улыбкой и детскими, широко распахнутыми глазами. Эти глаза были так похожи на глаза Алисы, что Юра, увидев труп в морге, даже не сразу понял, кто перед ним — ангел или ее сестренка…
— Ты помнишь, как ее отпевали? — Голос Надежды задрожал.
Юра помнил. Когда батюшка начал молиться, махая
Она говорила и видела, что Юра устал ее слушать. Да, он изображал участие на лице, когда речь заходила о покойной Инночке, успокаивал ее, как делают все в подобных случаях, но только слепой мог не заметить, что ему неприятно выслушивать ее стенания. Она горько вздохнула. Собственно, чему удивляться? Любит-то он Алису. Вот и сейчас, сидит как на иголках, все в больницу рвется. Она умолкла, внимательно наблюдая за Юрой, ловя себя на мысли, что он совершенно не похож на своих сверстников.
Юра сидел, слушая Надежду, подливая себе и ей водки. У него кружилась голова. Сказывалось все — бессонные ночи (он провел в больнице почти двое суток), отсутствие аппетита и раскаленная ярость к самому себе, беспощадно прожигающая его сердце. Как серная кислота.
За то, что отпустил ее одну. За то, что променял ангела на свою гребаную акцию.
— Она сказала, что вы уже подали заявление, — откуда-то издалека донесся голос Надежды. — И все переживала, что ты только вечером приедешь… — она опустила голову. — Врачи говорят… что она может на всю жизнь остаться парализованной.
Юра вздрогнул, словно сильно уколовшись стальной проволокой.
— Этого не будет, — резко сказал он, поднимаясь со стула. Он не мог больше находиться в этой комнате, стены и потолок давили, грозя обрушиться на него.
— Такая нелепость. Такая глупость… Они ехали забрать меня из больницы. МЕНЯ. В итоге я жива, а они… — из глаз Надежды потекли слезы.
— Это вам, — Юра положил на стол конверт. — Вам это понадобится.
Женщина подняла голову и затрясла головой:
— Нет, я не возьму. Ты сам организовал похороны… помог с кладбищем… Я до конца жизни буду у тебя в долгу. Нет, я не могу взять деньги.
— Можете, — он быстро простился и покинул квартиру. Он спешил к ангелу.
Все, сказал врач. ВСЕ.
Какое это страшное слово! Только три буквы, но как больно внутри, когда повторяешь их снова и снова, будто в живот всадили разделочный нож и крутят им из стороны в сторону.
Все. Алиса никогда не сможет ходить. Никаких «Вы знаете, вопрос реабилитации больных в данном случае может затянуться на довольно неопределенный срок…», «…мы затрудняемся делать преждевременные прогнозы» не было. Обычная больница с пахнущими лекарствами коридорами, не слишком чистыми стенами и полустершимся линолеумом, который топорщился, как барханы в пустыне. Обычные врачи, которые никогда не станут лицемерить и обнадеживать.
Она не будет ходить. Самое лучшее, на что можно рассчитывать, — это то, что у нее начнут работать руки.
Это прозвучало как приговор, даже хуже.
Он пристально смотрел в непривычно бледное лицо Алисы, нежно целовал ее горячий лобик, шептал ей ласковые слова, он старался уловить в ее взгляде хоть какие-то признаки жизни, что она узнала его, что она знает, как безумно он любит ее, но все было безрезультатно. Юре подумалось, что точно так же смотрят на волны — со скучающим безразличием, зная наперед, что ничего нового от них ждать не следует. Волны как волны. Как плескались миллионы лет назад, так и будут плескаться.