Дикарь
Шрифт:
Я воровато поглядывала на пачку сигарет. Рассуждения Дикаря вызывали во мне только злость и желание немедленно покурить. Я ведь, мать его, действительно старалась не курить. Дура тупая. Нашла кого слушать. Подползла ближе, вытащила сигарету и дрожащими пальцами подкурила.
— Ты чё творишь? — такая неприкрытая злость в его голосе мелкими осколочками врезалась мне под кожу. Я вздрогнула, когда он двинулся в мою сторону. — Я тебе, бля, говорил, чтобы ты не курила? — Дикарь буквально выбил у меня из рук сигарету и ухватив за плечи как куклу, поставил на ноги.
— Да пошел ты, — выплюнула я ему прямо в лицо, выдыхая остатки дыма. Это был крайне опрометчивый поступок с моей стороны, и я понимала, что потянутся
— Я-то пойду, — Дикарь склонился ко мне, держа под прицелом своих темных глаз. — Но тебя потяну за собой.
— Почему просто нельзя оставить меня в покое? — обессиленно спросила я. — Ну что еще вы от меня хотите? Поимели уже ни раз и ни два, так отпустите. Оставьте меня в покое, — меня эмоционально швыряло то вверх, то вниз. Я боялась того, что в следующий раз, когда Дикарь меня позовет к себе, я буду мчаться изо всех ног. Уже сейчас я ловлю себя на мысли, что жду каждую нашу встречу, а что будет потом? Дело ведь не в чувствах, а в том, что они никому нужными не будут. А я так сильно не хотела быть ненужной. Я знала, каково это, потому что собственному отцу даром не сдалась. Он, конечно, та еще свинья, но мне было больно. Очень. Я прятала эту боль, но всего ведь не утаить. — Ну другую себе найдете. Вон Алёнка по вам сохнет, только позвоните ей, она тут же будет рядом.
— Не нужна мне она, — сердитым тоном после недолгой паузы заявил Дикарь, по-прежнему сжимая мои плечи. — И оставлять тебя в покое я не хочу. Ты моя, так что молить о пощаде и пытаться надавить на жалость — бесполезно. Прими уже это, наконец, девочка, — он выпрямился, отпустил, а я всё еще ощущала его пальцы на своей коже. — Сегодня у меня останешься. Я так хочу. Позвони матери, предупреди.
Он ушел в другую комнату, оставив меня на пару минут одну. Я продолжала в руках держать свой испорченный сарафан и растерянно смотреть перед собой. Нельзя не то что влюбляться, даже симпатизировать таким мужчина, как Дикарь. Он плохой человек. Жестокий и эгоистичный. Такой поломает, перешагнет и пойдет дальше, даже не обернётся. Не знаю, кто или что сделало его таким, но я вместо сопротивления, которым еще пару минут назад была охвачена, теперь покорно искала телефон, чтобы позвонить матери. Пока ждала ответа, вдруг словила себя на мысли, от которой стремилась убежать. Даша, ты влюбилась в подонка, в неизлечимого грубияна и страшного человека. Что же ты делаешь?! Ничего. Просто намеренно шагнула в пропасть, наплевав на саму себя. Когда упаду, будет больно, но раз я позволила всему этому случиться, значит, только через боль умею получать удовольствие. Сумасшедшая!
Минут пять я пыталась деликатно и ёмко объяснить маме, что сегодня не вернусь домой ночевать. Она, естественно, не была в восторге, но в конечном итоге твердо заявила, что завтра меня ждет серьезный разговор. Я поинтересовалась насчет того, как мама себя чувствовала. Она боялась даже радоваться тому, что теперь может обходиться без обезволивающего. Всё сглазить не хочет. Я во всё эти предрассудки не особо верила, но спугивать мамину радость не осмелилась.
Когда мне всё-таки удалось уладить проблему насчет моей ночевки, я подошла к окну и закрыла его. В гостиной стало довольно-таки прохладно, а как пользоваться кондиционером я не особо знала, поэтому залезла на диван с ногами. Босые стопы моментально превратились в две ледышки. Оно ведь и неудивительно, учитывая, что днем стояла жара невыносимая, а к вечеру неожиданно похолодало.
Кутаясь в свое порванное платье, я притянула колени к груди и уперлась в них лбом. Я так странно себя чувствовала, будто бы начала заболевать. Наверное, побочка из-за месячных. Каждый раз думаю, что не переживу этих критических дней, но всё обходится.
— Выбрось эту тряпку, — Дикарь вернулся в гостиную и забрал пачку сигарет с журнального столика. — Я
Если бы он не испоганил мою одежду, вряд ли я взяла его подачку, а так выбор был невелик. Я молча отдала платье Дикарю. Он скомкал его, будто это, действительно, была какая-то половая тряпка, а взамен бросил мне футболку. Обычная черная футболка, которая на мне была длиной ниже колена.
— Захочешь помыться, прямо по коридору, вторая дверь слева, — спокойно проговорил Дикарь. — Моя спальня будет, напротив.
— Я что, с вами буду спать? — я от удивления, даже голову вскинула, напарываясь на непроницаемый взгляд мужчины.
— Нет, блять, постелю тебе на коврике у входных дверей. Да, со мной будешь. Иди уже, — он вытащил зубами из пачки сигарету и направился в сторону кухни, наверное, чтобы выкинуть мое платье.
Я скрылась за дверью ванной комнаты. Просторная такая и пахнет здесь приятно. Я подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, не остался ли после удара след. Удивительно, но нет. Не то, что бы удар был с кулака и со всей силы, просто пощечина, но учитывая габариты Дикаря, он с легкостью мог оставить синяк.
Умывшись, я влажными руками пригладила свои непослушные волосы и тихонько выйдя в коридор, осторожно прошла в спальню. Она еще пустовала и вообще казалось, что здесь редко кто появляется. Одна большущая кровать и встроенный в стену шкаф. Всё. Ни каких-либо фотографий на тумбочках или хотя бы часов. Ни цветов, ни еще какой-то дребедени, которая могла бы указывать на проживание здесь человека.
Я шмыгнула под одеяло и подползла к самому изголовью кровати. Что-то мне, действительно, нехорошо. Но с утра же я чувствовала себя вполне нормально. Пощупала лоб. Горячий. Но я никогда не могла вот так по прикосновению определить, есть температура или нет. Голова не болела, просто как-то жарко стало и неуютно. Может, просто перенервничала?
Когда по коридору раздался звук приближающихся шагов, я быстро перевернулась на бок и накрылась с головой. Дикарь тихонько закрыл дверь, погасил свет и лег рядом. Я ощутила, как матрас под его немалым весом прогнулся. Если бы я спала, то непременно скатилась к Дикарю. Он, кажется, тоже повернулся на бок и в спальне повисла тишина. Это было всё пипец как странно, но я чувствовала себя настолько вымотанной, что сил для размышлений не хватило.
Наутро меня разбудил странный стук. Я еле сумела разлепить глаза. Казалось, что кто-то в черепную коробку немилосердно залил раскалённую лаву. Лоб был таким неприятно тяжелым, а губы сухими, что теперь никаких сомнений не возникло — я заболела.
— Пей, — под нос мне сунули раскрытую ладонь, на которой лежало две таблетки.
Я часто заморгала и с трудом уселась в кровати. На тумбочке стоял стакан с водой. Теперь понято, что это был за стук. Я подняла взгляд на Дикаря. Он уже был одет, привычный кроваво-красный галстук на шеи всё так же неизменно напоминал мне кровь. Интересно, это тот же галстук, которым мужчина мне вчера руки связал? Черт его знает! Сейчас думать удавалось крайне сложно, потому что всё дико болело, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев.
— Что это? — слабым голосом спросила я.
— Жаропонижающее, — кратко ответил Дикарь.
Я приняла таблетки, запила их, ощущая, как вода избавляет меня от раздражающей сухости во рту и глотке.
— Спасибо, — звучит как-то уж совсем жалко.
— Не за что. Я из-за тебя нихера не выспался, а мне еще работать нужно, — взгляд суровый, а голос недовольный.
— В смысле? — я опустила свою тяжеленую голову обратно на подушку. Так-то уже значительно легче.
— Горела ты вся, — нехотя начал объяснять Дикарь. — Думал, уже «скорую» вызывать. Дал жаропонижающе, вроде отошло. Под утро вот опять. Надо было лучше вколоть, а не таблетки давать, но как есть.