Дикарь
Шрифт:
— Он принял отказ. Но дал понять, что скоро все изменится.
— Отец?
— Думаю, знает. Он многое знает, но слишком слаб, чтобы что-то изменить.
Вот уж странность. Винченцо не назвал бы отца слабым.
— Он мог бы просто дать нам свободу, — Миара обернулась. — А вместо этого дал нам шанс. Так что, дорогой братец, я как-нибудь привыкну к подобному, она потрогала грубую резьбу. В конце концов, если станет совсем уж невыносимо, то вернусь. На своих условиях.
В дверь постучали.
— Вода, госпожа, — раздался тонкий голос.
Правда, сперва
— У вас будет кто-то, кто мог бы помочь сестре? — Винченцо бросил монету, которая тотчас исчезла в рукаве служанки. Та поклонилась.
— Защиту поставь, — бросил он.
И дверь прикрыл.
Огляделся.
Узкий коридор. Почти безлюдный. Лишь охранник вытянулся у двери, вперился преданным взглядом. Вот только и он поставлен отцом. Или братом?
Все снова сложно.
И загремели в голове барабаны. Винченцо сдавил виски, пытаясь отрешиться от этого грохота и накатившей боли. Проклятье!
— Господин? — второй охранник осторожно прикоснулся. — Вам дурно, господин?
Голос его доносился издалека, а сама фигура расплывалась.
— Устал, — Винченцо заставил себя улыбнуться. — Пройдет.
Оно и правду прошло.
Старик сидел у костра, где его и оставили. Он смотрел на тлеющие угольки и казался неподвижным. Впрочем, Миха не обманывался.
Старик слышал.
Все слышал от первого до последнего слова. Вот и что делать?
Дикарь молчал. Все это было слишком сложно для него.
— Говори, — сказал Миха, присаживаясь. Ица привычно скользнул под руку и замер. А Джеррайя, наградив мелкого раздраженным взглядом, опустился по другую сторону от Михи. Надо же, а рана затягивается с нечеловеческою быстротой.
— Если бы я желал вашей смерти, господин, — старик не повернулся в их сторону. — Я бы просто не стал тратить на вас артефакт. Я бы сказал, что его отняли разбойники. Или что он сгинул в трясине. Что разрядился, когда мы попали под удар.
— Ты меня не любишь!
— Я и не должен, — старик все-таки повернулся к нему. — Я люблю вашего отца, так как только возможно любить господина и брата.
— Он тебе не брат!
— По крови, — старик коснулся одного из многих шрамов. — Там, в проклятом месте, которое почти утонуло в болотах, в иных болотах, совсем не похожих на благословенные сии места, где нет ни тварей живых, ни тварей мертвых, мы смешали кровь свою. И произнесли клятву пред ликами богов. Пусть даже это были чужие боги, но они были! И слышали. И приняли, что кровь, что клятву. Я не забыл.
— Но… но тогда… я не понимаю!
— Мой брат давно предлагал мне оставить службу. Он был готов дать и фьеф, и имя, которое я мог бы передать своим детям. Но вот беда, боги вернули мне жизнь там, в том месте, однако забрали право давать её. И детей у меня нет.
Джеррайя шмыгнул носом и пробурчал.
— А я в чем виноват?
— Вся моя жизнь — это исполнение той клятвы. Я был рядом, когда мы вернулись на земли, что пылали пожарами, ибо люди
Миха слушал внимательно.
— Замок был мертв. Не осталось в нем ни людей, ни собак, ни скота, ни даже крыс. И казалось, сама тьма пропитала камни. Я сказал моему брату, что место это проклято. А он ответил, что тогда найдет способ снять проклятье.
Он помолчал и добавил.
— Старый барон, когда лишь понял, что началось, позвал магов. Он отдал им все, что имел, и обещал еще больше, если они освободят земли. Маги, проклятые жадные твари. Они знали, что у де Варренов нет выхода. И решили, что это удобный случай, чтобы прибрать баронство к рукам. О да, они исполнили договор, и мор отступил. Когда опустошил почти все земли, когда не оставил никого из рода Варренов. Как им казалось. Когда же появился наследник, маги потребовали заплатить им. О да, они показали договор. И сумма, в нем указанная, была столь велика, что мой господин и брат впал в отчаяние. Однако он нашел способ.
Мальчишка отчаянно кусал губы, то ли вопросы рвались, то ли ругательства. Но главное, пока он молчал.
— Нам пришлось влезть в долги, не только, чтобы отдать магам то, что они требовали, но и чтобы вернуть земли к жизни. На это ушли годы. Твой отец взял в жены не ту женщину, которой отдано было его сердце, но твою мать, ибо за ней давали хорошее приданое. Он подписал то обязательство, ведь не было у него выбора. Он, полагавший себя созданным для войны, научился отличать рожь от пшеницы, а ту — от ячменя. Он стал разбираться в землях и налогах. Мы ставили коптильни и суконные мастерские, выискивали рабов, сведущих в мастерстве. Мы учились лить стекло и отбирать железо из руды. Мы жизнь потратили на то, чтобы возродить баронство, чтобы вернуть де Варренам и землям их былую славу! А ты… ты только и годен на то, чтобы пустить все по ветру ради каприза.
— Я… я не… не пущу! — голос мальчишки сорвался и на него отозвалась протяжным криком птица.
— Не ты ли проиграл в кости полторы сотни золотых? — поинтересовался старик. — Или запалил жеребца, которого нам доставили из Саххата? Того самого, который принес бы немалую прибыль, плодя жеребят? Что ты тогда сказал?
Джеррайя склонил голову.
— Не ты ли, ввязавшись в дурацкий спор, лишился и коня, и брони, и оружия?
— Это было дело чести!
— О да, очень много чести в том, чтобы выкупать родовой клинок у старьевщика.
— Это вообще случайно вышло!
Миха подумал и порадовался, что у него нет ни этого самого фьефа, который кому-то да нужно передать, ни наследников, этой передачей озабоченных.
— Не ты ли берешь в долг, не думая, когда и кто будет эти долги раздавать? Не ты ли одариваешь своих приятелей, просто так, по капризу, не глядя, что отдаешь в чужие руки? Не ты ли не раз и не два ссужал им денег? Хоть кто-то вернул?
— Я…
— Ты только и можешь, что говорить о том, как станешь наследником. Это будет черный день для всего баронства.