Дикарка для ректора Высшей академии ведьм
Шрифт:
Провожаю его фигуру взглядом, пока он не закрывает за собой дверь, и только после этого поднимаюсь. В теле нервная дрожь. Я успешно защищалась от любых посягательств в детском доме, а здесь… Он меня ломает, и я ничего не могу противопоставить. Даже сбежать не могу.
Встаю перед зеркалом и надеваю какую-то рубашку, какую-то юбку, какой-то пиджак… Ну да, только это не я.
Кажется, выхода нет, но нет. Выход всегда есть. Но это дурной и непригодный вариант. Я не наложу на себя руки. Я люблю жизнь. И чтобы быстрее избавиться от общества Теодора, мне следует максимально быстро закончить Академию.
Снимаю,
Только пока. Я справлюсь, и у меня есть основания так считать. Я умная. Я упорная, камень зубами разгрызу, если мне что надо. Я сильная и волевая. Я добьюсь того, чтобы мне зачли все предметы экстерном, и Теодору ничего не останется, кроме как отпустить меня.
Переодеваюсь в очередной раз. Пусть. Если ему надо, буду надевать эти шмотки. Я подчинюсь, но для того, чтобы потом феерично освободиться от его влияния. Это как водоворот. Надо позволить ему утянуть себя на дно, чтобы оттолкнуться от твердой почвы и выплыть на поверхность. Я слышала об этом.
Теодор зря думает, что приковал меня к себе на два года. Этот срок можно сократить, и я это сделаю!
А пока спускаюсь к ужину в сером трикотажном платье по фигуре. Оно такое же, как бежевое, после которого Теодор на меня напал, только без широкого пояса и длиннее, просто платье в пол с разрезом по бедру. Босые ноги ступают почти неслышно, но Теодор, стоящий в гостиной у окна, все равно оборачивается, когда я спускаюсь. На затылке глаза вырастил что ли?
Он одаривает меня сальным, но уже довольным, не голодным взглядом и указывает за стол. Подчиняюсь. Сейчас надо подчиняться. Мы едим, он о чем-то спрашивает, я отвечаю односложно. Нет никакого желания вести беседы, и уж тем более открывать душу. Пошел он со своими разговорами.
После ужина он отпускает меня в свою комнату, и я с трудом заставляю себя идти степенно, а не бежать. Чем меньше я мозолю ему глаза, тем меньше вероятность обратить на себя его сексуальное внимание.
Я убираю одежду в шкаф, раздеваюсь и сразу забираюсь в постель. Физически я вымотана напрочь, но тревожно вслушиваюсь в звуки дома, ожидая, что с минуты на минуту ко мне пожалует этот аллигатор, чтобы снова полакомиться мной.
Не замечаю, как проваливаюсь в сон, а наутро меня будит обеспокоенный голос Марселы.
23
Анис
— Мисс Мэтьюс, просыпайтесь, пожалуйста, завтрак на столе, вам скоро выезжать! — доносится почти над ухом, и я судорожно подскакиваю в кровати.
Несколько раз моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Чувство, что я вообще не спала — настолько не выспалась.
— Мисс Мэтьюс, мистер Грант уже вне себя, — тараторит Марсела. — Вы сказали, что встаете, полчаса назад. А вас нет и нет.
Наверное, мозг включил только речевой центр и ответил вместо меня. Умница, удружил.
— Я не помню, чтобы говорила такое, Марсела, — сажусь в кровати, — похоже, на автомате сказала. Сейчас спущусь.
Домработница уходит. Черт. Вот только гнева Теодора с самого утра мне не хватает для полного комплекта неприятностей.
Наскоро умываюсь и сразу одеваюсь в парадно-выходную одежду. Выбираю брючный костюм графитового
Спускаюсь в столовую спустя каких-то десять минут.
— В следующий раз Марсела будет будить тебя водой, если ты у нас в состоянии разговаривать во сне, Анис, — ледяным тоном скрежещет Теодор, чинно восседающий во главе стола.
— И вам доброе утро, мистер Грант, — усаживаюсь за стол, где мне накрыт завтрак.
Кофе и золотистая рюмка, в которую, похоже, вместо воды или алкоголя вставлено яйцо. Сырое что ли? И как это есть?
— С этого дня и в стенах Академии, Ректор Грант, — поправляет он злорадно скалясь.
Не могу сдержать презрительное фырканье. До чего же у него раздутое самомнение! Или это нормально для людей его полета, просто мне, сироте из детдома, невдомек?
— Ректор Грант, — повторяю по слогам. — Вы нарочно издеваетесь? — показываю на яйцо и опускаю плечи. — Я отродясь не видела, чтобы люди куриные яйца пили. Что мне с этим делать?
Он закатывает глаза и роняет лоб на раскрытую ладонь. Шумно выдыхает.
— Поехали. По дороге куплю тебе хотдог на заправке, — в голосе, на удивление, не злость и не досада, а явно различимое сожаление.
Поднимаюсь из-за стола, он кивает мне в сторону выхода из дома. В полочке для обуви различаю пару туфель на высоком каблуке. Черные, лакированные, красивые и… пугающие. Я ни разу не вставала на каблуки за всю свою жизнь.
Боязливо сую ноги в туфли и… ловлю очень странные ощущения в теле. Спина в пояснице прогибается сама. И это стояние на носочках, только с опорой на пятку, тоже ощущается непривычно.
— Пройдись-ка, — сзади долетает приказ Теодора.
Исполняю. Делаю пару шагов вперед, потом назад. На удивление, не так сложно, как казалось.
— Деревянно, — выплевывает Теодор. — Что делать, Марсела покажет тебе, как надо это делать.
А мне казалось, я прошла как манекенщица. Оттого особенно обидно слышать едко брошенную неудовлетворительную оценку. Ректор Грант подходит и, обвив мою талию, выводит меня на улицу. С его поддержкой идти не так сложно, но в груди прямо жжется обида и горечь. Он словно нарочно щелкает меня по носу на каждом шагу. Предлагает блюда, с которыми я не знакома, одежду и обувь, которая мне не свойственна, и вместо того, чтобы учить или хотя бы не унижать, будто целенаправленно клюет в мою неуверенность.
И, кажется, это оказывается последней каплей, на глаза наворачиваются слезы. Теодор подводит меня к своей машине, открывает переднюю дверь, поддерживает, позволяя забраться, а я всеми силами стараюсь спрятать взгляд, чтобы не показывать ему, что ему удалось меня пронять. Нельзя показывать врагу слабое место, раз уж я оказалась настолько бесполезна, что не наскребла сил справиться с эмоциями.
К счастью, мне удается успешно скрыть свой душевный раздрай. В следующий раз мне следует быть подготовленнее. Да, этот гад напыщенный и очень надменный, но я сама виновата, что не соответствую его миру. Он не шадит мои чувства, потому что просто не знает, что их надо щадить. И не узнает! Мне не нужны поблажки. И уж точно я не покажу ему, что меня ранит его язвительность, он ведь тогда начнет этим пользоваться!