Дикая принцесса
Шрифт:
Тень то ли страха, то ли сомнения скользнула по ее лицу.
– Что такое?
Она опустила голову, прячась от его взгляда.
– Будет лучше, если Энту так и останется единственным наследником.
– Я помню.
Странное чувство. Радость, счастье, о котором большую часть времени даже мечтать себе запрещал, и в то же время – холодное, циничное осознание: не достоин. Не потому что чего-то не сделал или не
ГЛАВА 21. ПИСЬМО
Тари некоторое время лежала, не шевелясь и прислушиваясь к себе. Почему-то казалось, что что-то должно измениться, мир с утра должен выглядеть по-другому. Но нет, мир остался прежним. Да и сама она не сильно отличалась от себя вчерашней.
– Не спишь?
Она невольно улыбнулась, и дальше притворяться спящей стало невозможно. Тари повернулась на бок и взглянула на мужчину рядом, на своего любовника. Такое смешное слово... Он ведь был куда больше, чем просто ее любовником. Ее дану. Тари первой потянулась, чтобы поцеловать его – уже не стесняясь.
– Не хмурься.
– Я не...
Она разгладила пальцем сосредоточенные складки у него над бровями.
– Что не так?
Он качнул головой, отказываясь говорить, и притянул ее к себе, поцеловал в шею. Тари обхватила его руками и вдруг поняла, что счастлива. Вот просто счастлива, несмотря ни на что, вопреки.
– Дану, я готова во всем сознаться.
– Наконец-то!
– Я хочу есть.
– Невыносимый ребе...
– Только попробуйте назвать меня ребенком!
Завтракали они прямо в постели. Гергос принес с кухни остатки сыра, хлеба и варенье из алычи, потом поставил завариваться чай. А Тари наблюдала, вспоминая блистательного высокомерного вельможу, которого встретила однажды в переулке Лилий. Это просто не мог быть один и тот же человек. А с другой стороны, кто бы узнал в уличном оборванце пропавшую несколько лет назад принцессу? Разве что такой же, как она, притворщик...
Тари перекатилась на другую сторону кровати, стряхивая с простыни крошки, и вдруг застыла.
– Дану?
– Ммм?
– У меня правда никого, кроме вас, не было.
– Тари, это не имеет значения.
– Я серьезно.
– Хорошо. Но в чем дело?
Она опустила глаза на простыню. Ни одного кровавого пятнышка. Гергос проследил за ее взглядом, непонимающе нахмурился.
–
– «Алеет кровь на простыне, девичьей чистоты прощанье...», – смущенно прошептала Тари.
– «И семя голубое безусого юнца», – продолжил Гергос. – Тари, не все, о чем поется в старинных балладах, правда. Точнее, на севере кое-где до сих пор используют светницу, чтобы удостовериться в мужском целомудрии, но я уже давно вышел из «безусого» возраста и, признаюсь честно, с тех пор вел жизнь отнюдь не служителя Керпо. А что касается первой части процитированного вами произведения, то почти в половине случаев никакой крови нет.
Тари не выдержала его взгляда и отвернулась. Как он может говорить о таких вещах и даже не запнуться ни разу, не покраснеть? Точно не служитель Керпо... Злость помогла справиться со смущением.
– У вас настолько большой опыт?
– Я знал одного нашаратского султана, одержимого идеей девственности. После нескольких затяжек он любил поболтать. Рассказывал про свой гарем и делился наблюдениями.
– Это отвратительно.
– Почему? Сочинять стихи о крови на простынях и читать их детям можно, а ставить крестики на восковых табличках – моветон? Тари, вы непоследовательны.
Она не ответила. Просто зарылась с головой под одеяло, чтобы Гергос не видел ее пылающих щек. Ревновать к прошлому глупо. В глазах добропорядочных людей и она, и ее дану заслуживали всяческого порицания. И если Тари не было стыдно за свой поступок, то и его нельзя судить за общение с чересчур любвеобильными султанами... Но кто сказал, что она всегда должна быть логичной и последовательной?
– Тари, вылезай.
Она замерла, не отзываясь.
– Тари, пожалуйста, – Гергос присел рядом, потянул на себя одеяло. – Посмотри на меня.
Он посмотрела – сквозь растрепанные волосы.
– Тебе не нужно ничего мне доказывать. Я знаю тебя, я видел тебя, настоящую. И я безумно тебя люблю, ты даже не представляешь... И совершенно неважно, сколько у тебя было мужчин или сколько людей ты убила... или кто твои родственники. Для меня имеешь значение только ты сама, только ты. И единственное, что может это изменить – твое решение. И если однажды ты захочешь уйти, потому что наконец поймешь, что я просто не стою... не перебивай! Себя я тоже знаю. И я не хороший человек, я сделал много зла, тебе в том числе...
– Какого зла, дану? – все-таки перебила она. – Вы забрали меня из Интерната, вы дали мне крышу над головой и позволили вернуться в приличное общество. Никогда ничего не жалели и не требовали взамен. О каком зле вы говорите?
– Это уже не имеет значения, – после небольшой паузы сказал Гергос. – Это в прошлом. И я клянусь тебе, – он взял ее руку и снова легко поцеловал пальцы, – клянусь, что постараюсь быть лучше, быть достойным и сделать все, чтобы ты не пожалела о своем решении. А все остальное неважно.