Дикая сердцем
Шрифт:
Его бледно-голубые глаза поднимаются вверх и встречаются с моими. Он сглатывает.
– Примерно за неделю до своей смерти Рен попросил меня связаться с его другом в Номе.
Комок в моем горле раздувается.
– Он хотел, чтобы у тебя было что-то на память о нем. Что-то, что ты сможешь открыть в рождественское утро. – Джона откашливается. – Какое-то время Рен надеялся, что доживет до него.
Я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить рыдания. Мои глаза затуманивают слезы, стекающие по щекам горячей ровной дорожкой. Со дня
Джона слегка напрягается.
– Он был чертовски настроен подарить тебе что-то, что ты захочешь носить. Я никогда не видел его таким решительным прежде. Рен знал, какая ты, какую одежду носишь и так далее. В общем, самолет был его идеей. – Наконец глаза Джоны снова встречаются с моими глазами, и я замечаю в них влажный блеск, а в голосе – осиплость. – А я попросил добавить бриллианты, потому что знаю, как ты любишь все блестящее.
Мне требуется мгновение, чтобы подобрать ответ, а когда я его все же нахожу, он звучит едва слышным шепотом.
– Это самая совершенная вещь, которую мне когда-либо дарили. Больше никогда его не сниму. Никогда.
Джона кивает, а затем привлекает меня к себе, и его волосатое лицо щекочет мою шею, пока я плачу.
Глава 6
Тяжелый стук ботинок на ступенях крыльца возвещает о возвращении Джоны за мгновение до того, как дверь кухни со скрипом открывается. Я украдкой бросаю взгляд на часы, и мое сердце начинает учащенно биться. Сейчас уже почти девять вечера. Джона должен был вернуться домой несколько часов назад.
– Калла? – разносится его глубокий хрипловатый голос по тревожно тихому дому.
Это одно из самых неприятных различий между домами здесь и в Торонто. Дома я бы лежала в постели под звуки клаксонов и скрежета металла о тротуар, пока снегоуборочные машины расчищают улицы. Здесь же, в этом маленьком домике, окруженном огромным количеством ничем не занятой земли, не слышно ничего, кроме странного и периодически дребезжащего гула холодильника. Днем, чтобы заглушить эту тишину, оставляю включенным телевизор.
– Я в спальне, – кричу в ответ, нажимая кнопку «сохранить» в своем ноутбуке.
Под тяжелыми шагами Джоны стонут половицы. Он огибает угол, и дверной проем заполняют его широкие плечи; его пепельно-русые волосы стоят дыбом, взъерошенные, после целого дня, проведенного под вязаной шапкой. Я бы рассмеялась, если бы он не выглядел таким усталым.
– Прости. Я остался, чтобы помочь прикрыть самолеты.
Даже его голос звучит измученно. Он стряхивает с себя кофту и бросает ее на комод. Под ней оказывается один из свитеров, что я ему привезла, – он связан из шерсти цвета лазури и делает голубые глаза Джоны еще ярче. К тому же прекрасно облегает его грудь и ключицы.
– Те ублюдки из Сент-Мэриса весьма дерьмово отремонтировали
– Это тот ангар с протекающей крышей, на который мой отец жаловался летом?
– Ага.
Джона с тяжелым вздохом откидывается на спинку кровати и трет глаза, потом бороду. С тех пор как я приехала сюда три недели назад, она отросла – уже достаточно, чтобы ее подстричь и уложить.
– Не могу дождаться, когда покончу со всей этой ерундой в «Аро».
Я тоже.
От него веет холодом, и я зарываюсь поглубже в свой уютный кокон.
– Ты ведь в курсе, что можешь бросить все хоть завтра, если захочешь?
Джона не подписывал никаких контрактов с «Аро».
Он решительно мотает головой из стороны в сторону.
– Я сказал, что останусь до конца января, и не нарушу своего слова.
Ну разумеется. Джона всегда держит свои обещания. Даже в ущерб себе, как однажды подметил мой отец.
– Ладно. Значит, еще две недели. Совсем немного.
– А потом я официально стану безработным.
– Добро пожаловать в клуб. По средам мы носим розовое.
У меня не получается скрыть восторг от мысли, что совсем скоро Джона будет только моим и на сто процентов сосредоточится на открытии новой чартерной компании.
– Розовое? – Он непонимающе хмурит брови.
– Это фраза из «Дрянных девчонок». Фильм такой. Забей. – У Джоны не было телевизора, пока я не переехала к нему. – И ты не будешь безработным. Ты будешь работать на себя. Это другое.
– Да, полагаю, что так… – Он улыбается. – Я и вспомнить не могу, когда у меня не было начальника, указывающего мне, что делать.
Я начинаю хохотать.
– А ты когда-нибудь делал то, что тебе указывали?
По словам моего отца, Джона был молодым и полным энтузиазма бунтарем, когда появился в «Дикой Аляске» десять лет назад, и, как выяснилось, упрямым, как черт. Однако он быстро стал незаменимой частью команды и правой рукой моего отца. Из того, что я наблюдала летом, можно было подумать, что это он управляет компанией, а не тихий и неприметный Рен Флетчер.
– Иногда. Когда я согласен с этими указаниями.
Джона протягивает руку, чтобы взять мой подбородок большим и указательным пальцами, и притягивает мое лицо к себе, чтобы украсть медленный и долгий поцелуй. Из его груди вырывается негромкий стон.
– И я хотел сделать это весь чертов день.
Не могу сдержать лучезарной улыбки – это моя мгновенная реакция на каждый момент, когда Джона говорит что-нибудь даже полуромантическое, что случается куда чаще, чем я ожидала, хотя обычно это происходит в свойственной ему шутливой форме.