Дикая жизнь
Шрифт:
– Короче, – говорит он, – для меня плюсы очевидны… – Как-то у него слишком гладко получается, даже не верится, или это его врожденное обаяние? – А ты как думаешь?
«Ты как думаешь?» Ха! «Сомневаешься – не рискуй». Он смотрит на меня в упор.
– Я что хочу сказать: тебе правда не нравится классный парень, единогласно избранный лидер класса, капитан гребной команды? Весь мир у твоих ног, разве мы чем-то рискуем?
И он широко улыбается.
Упс, если вспомнить, как развивалась его школьная карьера, ясно, что меня ему прямо-таки поднесли на блюдечке! Я деловито
– Вот и я о том же – похоже, ты кое-чем рискуешь. Так что логично будет, если решение примешь ты.
– А что, давай, – его улыбка сияет удовольствием, осознанием власти и наглостью.
– Тогда ладно.
«Ладно» – ну и кто я после этого? Тряпка.
– Ладно, – повторяет он за мной. – Знаешь, ты когда улыбаешься, сама на себя не похожа.
А то! Скорее похожа на девчонку, которой хочется целоваться.
– Мне на каникулах сняли брекеты.
– Я не об этом.
– Да, наверное, я не совсем в себе, – я прислоняюсь спиной к дереву. – Как сама не своя с тех пор, как мы сюда приехали.
Он наклоняется и целует меня. Перед глазами мелькают кадры старой кинохроники: девчонки-битломанки в истерике. Мои мозги вопят «а-а-а-а-ах!», а губы Бена Капальди перемещаются от моего рта до мочки уха, подбородка и шеи, отчего меня передергивает.
– Замерзла?
Он смотрит на меня так, будто действительно заметил это и ему не все равно. Глаза у него ореховые с очень белыми белками. Кожа оливковая, волосы темные, такие длинные, как только разрешают носить в школе, свисают свободными завитками, которые он закладывает за уши. Такой симпатичный, аж смех разбирает. Может, надеется, что я протащу его в модельный бизнес? Ну нет, не настолько же он пустоголовый. Ого, я демонстрирую чудеса многозадачности: одновременно целуюсь, обвиняю и защищаю – и держу его под тайным наблюдением настолько долго, что понимаю: своей внешности он не стесняется.
– Нет, просто… нет, не замерзла.
Мне страшно. Потому что ты (не кто-нибудь, а Бен Капальди!) целуешь меня, и я как будто отдала тебе ключи от моего тела, не успев даже проверить, есть ли у тебя водительские права. С другой стороны, сейчас, на нашем втором выезде, мне уже совершенно ясно, что твои ученические права – давняя история, а я свои только-только получила. И, кстати говоря, я не замерзла – совсем наоборот: горю и плавлюсь.
– Наверное, лучше никому про это не рассказывать, – говорит он и теперь уже целует запястье. Я всем весом опираюсь на дерево, надеюсь, что оно выдержит и что на нем нет ни муравьев, ни клейкого сока.
Моя мама – доктор Сексперт (так мы ее прозвали), потому я и насмотрелась, и начиталась материалов про все, что связано с сексуальностью, – чудовищно наглядных учебников, нудных отчетов, пособий, которых полным-полно у нас дома. Но я ни разу не видела схемы, на которой была бы показана прямая связь между шеей, запястьями и клитором, и эффекта, который вызывает ощущение, будто твои колени растворяются и возникает сильная одышка. А я, между прочим, – живое доказательство тому, что такая связь существует. Я – ходячее наглядное пособие по биологии. Находка для экспериментатора.
– Кроме Холли? Она ведь уже знает, – напоминаю я, стараясь выровнять дыхание.
– Ага, кроме нее.
Мы никому не рассказываем? Скрытность. Он не хочет, чтобы
Вдох. Выдох. И еще раз.
21
вторник, 16 октября
Еще один комбо – предмет из числа тех самых ИУМов, который нам преподает мисс Ладислав, – гибрид физкультуры, спортивного ориентирования, курсов первой помощи, уроков географии и биологии, и называется он «Теория и практика окружающего мира». Сама по себе мисс Ладислав ничего, но страдает острым носогубным тиком. Она постоянно, подчеркиваю: постоянно трогает свое лицо вокруг носа. Шмыгает, почесывает, быстро вытирает тыльной стороной ладони, поковыривает, а потом снова почесывает, вытирает и оглядывает костяшки пальцев. Однажды я попыталась вести счет ее тикам, но сбилась, дойдя до пятидесяти двух примерно за десять минут. Высморкаться, вытереть, шмыгнуть, вытереть, почесать, вытереть, осмотреть костяшки – весь этот процесс может занимать считаные секунды.
Но свое дело она знает. Она неглупая, подтянутая и преподает здесь уже лет десять, так что уважать ее начали еще до первого урока – по рассказам старших братьев и сестер. А еще она печально известна карательными мерами в виде физической нагрузки для тех, кто нарушает правила. По этой причине, а также потому, что ее предмет необходим всем, кто планирует выжить в этом аду, с ней стараются ладить.
Так что мы теперь умеем читать карту, ставить компас как полагается (на север), растапливать переносную плитку (нашу верную «Трангию») и укладывать в гигантские рюкзаки столько еды, сколько требуется на несколько дней похода. Мы знаем, на что смотреть на ночном небе и как расценивать положение солнца. И даже если солнца нет, а мы разбили или потеряли компас, можно ориентироваться, так сказать, невооруженным глазом, обращая внимание на то, с какой стороны камни или стволы сильнее обросли мхом – тенистая сторона, а значит, юг. А если знаешь, где юг, найти север и так далее – раз плюнуть.
Жаль только, что нет никакой пользы от карт. Например, куда ведет моя прошлогодняя карта – карта моего сердца или мозга? Хоть куда-нибудь, где не было бы больно? Только бесконечными кругами по горам.
22
– По этому маршруту мы будем идти примерно час, – объявляю я и тычу пальцем в карту, разложенную на столе, надеясь, что не промахнусь. – Или не по этому?.. Точно не знаю.
– А нельзя нам самим выбрать маршрут? – спрашивает Холли. – Какой полегче?
– Выбрать надо сейчас и сообщить остальным, чтобы они знали, с какого скального карниза мы свалились, если не вернемся, – говорю я.
– Сначала выкладывай, что сказал Бен.
– Я же тебе все выдала вчера вечером.
– Постарайся вспомнить, как именно он это сказал. Слова «девушка» или «парень» произносил?
– Нет.
– По-моему, это плюс, – вмешивается Лу. – Может, теперь вернемся к карте?
– А тебя кто спрашивал? – поворачивается к ней Холли.