Дикие лошади
Шрифт:
– Не могу в это поверить!
С терпеливой улыбкой наставника, обучающего невежественного студента, он выдвинул один из ящиков своего стола, покопался в нем и извлек оттуда отчетливую фотокопию какого-то документа, которую протянул мне.
Я прочел заголовок: «ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ПРОФИЛАКТИКЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. 1953 год. ОРУДИЯ НАПАДЕНИЯ».
– Возьмите и прочтите попозже, – посоветовал профессор. – Я даю ознакомиться с этим всякому, кто спрашивает о ножах. А теперь, молодой человек, расскажите мне, где вы видели «Армадилло».
Я
– Кто-то воткнул в меня этот нож. Я видел его после того, как его извлекли.
Дерри открыл рот. Я действительно удивил его. Он немного опомнился и спросил:
– Это была игра?
– Я думаю, меня хотели убить. Нож попал в ребро, только поэтому я здесь.
– Господи Боже! – Он подумал; – Так теперь у полиции в руках и «Армадилло»?
– Нет, – ответил я. – У меня есть причины не сообщать в полицию. Так что я доверяю вам, профессор.
– Объясните мне эти причины.
Я поведал ему о боссах и их ужасе перед несчастными случаями. Я сказал, что хочу закончить фильм, но не смогу этого сделать, если вмешается полиция.
– Вы так же одержимы, как и любой другой, – рассудил Дерри.
– Похоже.
Он хотел знать все, что непосредственно касалось упомянутого ножа, и я поведал ему об этом. Я рассказал ему о защитных жилетах и об услугах Робби Джилла – все, кроме имени доктора.
Когда я умолк, я еще целую минуту ожидал его реакции. Старые глаза пристально изучали меня.
Он встал.
– Пойдемте со мной, – сказал он и провел меня во внутреннюю комнату. Это, по всей видимости, была его спальня, похожая на монашескую келью, с полом из полированного дерева и высокой старомодной железной кроватью, покрытой белым стеганым покрывалом. Помимо этого, в комнате был гардероб темного дерева, пузатый комод и единственный стул у гладкой белой стены. Истинное обиталище специалиста по средневековью, подумал я.
Он тяжело опустился на колени возле кровати, словно собираясь помолиться, ко вместо этого наклонился и с трудом стал вытаскивать что-то из-под кровати.
Наружу выкатился большой деревянный короб на колесиках, его пыльная крышка была закрыта на висячий замок. Был он приблизительно четыре фута в длину, три фута в ширину и как минимум фут в высоту и казался чрезвычайно тяжелым.
Профессор нашарил в кармане кольцо, на котором висели четыре ключа, отпер замок и откинул крышку, прислонив ее к кровати. Под крышкой оказался слой зеленого сукна, а когда мы сняли его, то под ним открылись уложенные рядами маленькие картонные коробки, на каждую из которых была наклеена белая бумажная этикетка с отпечатанной на машинке аннотацией содержимого. Дерри окинул взглядом все коробки, пробормотал, что он не заглядывал в короб уже много месяцев, и наконец взял одну коробку, явно выбрав ее не случайно.
– Это, – сказал он, открывая узкую коричневую коробку, – настоящий нож коммандос, не копия.
Профессор хранил этот нож упакованным в пузырчатый
– Я больше не храню свои ножи на виду, – сказал профессор, хотя в этом пояснении не было необходимости. – Я запаковал их все, когда умерла моя жена, перед тем, как я переехал сюда. Понимаете, она разделяла мой интерес. Она была «единым целым» с этим интересом. Я тоскую по ней.
– Я вас понимаю.
Он снова упаковал нож коммандос и стал открывать другие коробки.
– Эти два ножа из Персии, у них изогнутые клинки, а ножны и рукояти из чеканного серебра со вставками из ляпис-лазури. Эти из Японии… Эти из Америки, с резными костяными рукоятями в виде голов животных. Все ручной работы, конечно. Все бесценные экземпляры.
Все смертоносные, подумал я.
– Этот чудесный нож из России, девятнадцатый век, – продолжал рассказывать он. – Вот в таком виде, закрытый, он представляет собой, как вы видите, пасхальное яйцо работы Фаберже, но фактически из него выдвигаются пять отдельных лезвий. – Он открыл лезвия, так, что они образовали розетку из острых листьев на торце яйцевидной рукояти, покрытой голубой эмалью с золотыми узорами.
– Э… – сказал я, – ваша коллекция может стоить очень дорого. Почему бы вам не продать ее?
– Молодой человек, прочтите тот документ, который я дал вам. Продажа таких вещей противопоказана. Их можно только подарить музею, даже не другим людям, и к тому же только тем музеям, которые не будут экспонировать их ради получения доходов.
– Поразительно!
– Все это препятствует проведению расследований, зато преступникам совершенно не мешает. Мир ничуть не изменился со времен средневековья. Вы этого не знали?
– Я подозревал это.
Он скрипуче рассмеялся.
– Помогите мне поднять верхний поддон на кровать. Я покажу вам несколько любопытных вещичек.
Верхний поддон был снабжен веревочными петлями на каждом конце. Профессор взялся за один конец, я за другой, и по его команде мы дружно подняли поддон, оказавшийся крайне тяжелым. С моей точки зрения, ничего хорошего это не принесло.
– Что случилось? – спросил Дерри. – Вы что-то себе повредили?
– Это память об «Армадилло», – извинился я.
– Хотите присесть?
– Нет, я хочу взглянуть на ваши ножи.
Он снова встал на колени и открыл новые коробки, снял пузырчатый полиэтилен и дал мне подержать каждый трофей и «проверить баланс».
Его «любопытные вещички» оказались еще более устрашающими. Здесь было несколько видов американских армейских ножей (оригинал, 1918 год) и целое семейство двоюродных родственников «Армадилло», ножи с рукоятью длиной с предплечье, с полукруглым лезвием и множеством зубцов, предназначенные для того, чтобы кромсать противника на куски.