Дикие земли
Шрифт:
Но ничего не случилось. Дни катились своим чередом с монотонной однообразностью, а он продолжал равномерно пожирать расстояние шагами, делая между ночевками по десять – двенадцать миль. Когда он впервые выстрелил в оленя, первое время довольно долго опасался, не привлек ли ненужного внимания. Он быстро разделал тушу и унес сколько смог, пройдя без оглядки несколько миль, пока не решился разжечь костер и поужинать. Огонь тоже не привлек незваных гостей. После ужина Хью тщательно засыпал костер, уничтожил собственные следы и только после этого быстро пошел прочь, напевая песенку, которая так и рвалась изнутри.
Каждую
Немногим более двух недель занял у него путь до места, откуда открывался вид на слияние Йеллоустона и Миссури. Вглядываясь вдаль, он мог уже различить частокол форта Генри на мысу между двумя реками.
Хью глубоко вздохнул и зашагал дальше. Просто не верилось, что он подошел так близко. Скоро… Однако надо придумать, как перебраться на северный берег.
Стоя на берегу Йеллоустона, он пытался рассчитать, на каком расстоянии от слияния рек столкнуть в воду бревенчатый плот, чтобы добраться до другого берега, прежде чем плот будет снесен в Миссури. Осторожность не помешает, решил Хью и зашагал вверх по течению.
К тому времени когда он закончил плот, совсем стемнело, Хью перекусил, не разводя огня, и заснул в овраге. Утро было солнечное, но холодное, и к концу переправы он изрядно вымок. Тем не менее рассчитал он верно. Плот ударился о берег ярдах в ста к западу от форта.
Хью сбросил рюкзак и пошел к частоколу. Вдруг его что-то насторожило.
Ворота были распахнуты. Внутри ни звука. Держа ружье наготове, он вошел в форт. Никаких признаков насилия, но майора Генри и остальных не было. Похоже, это был запланированный уход, поскольку ничего ценного Хью не нашел. Через несколько минут он наткнулся на записку, Она была написана на доске и прибита к двери самого большого дома: «Ушли вверх по Йеллоустону строить новый форт за развилкой на Маленьком Большом Роге».
Изрыгнув несколько проклятий, Хью покинул форт и пошел дальше, отмахав до заката десять миль. День за днем он придерживался той же скорости. Тремя неделями позже Хью отпраздновал Сочельник в овражке под наскоро собранным навесом, пируя жарким из кролика и прикидывая, сколько еще миль до нового форта Генри. Внезапно повалил густой снег, сугробы вокруг лагеря становились все глубже с каждой минутой. Ветер выл, как раненый зверь. По крайней мере Хью теперь за пределами земли черноногих. Интересно, что бы они с ним сделали, если бы наткнулись на него. Сейчас он приближается к стране кроу, а с ними договориться гораздо проще, чем с черноногими. Охота в этих краях должна быть отличная, решил Хью. Он вытер чашку, растопил снег и попил чаю. Отхлебнул глоток виски из маленькой медицинской фляжки и подумал о том, как празднуют Рождество майор Генри и ребята. Вкусные ли у них блюда? Поет ли Джеми рождественский гимн? Джеми… Сколько еще ему пробираться до форта, где они, должно быть, в эту самую минуту поют о любви и добре? В груди заныло. Что, если он прошел это место? Могло ли случиться так, что он не туда свернул и теперь удаляется от форта?
С минуту он был почти уверен в этом, и его захлестнуло черное отчаяние, но он быстро нашел успокоительные
На следующий день он смастерил снегоступы и побрел дальше. На этой неделе Хью пережил три свирепых метели и поймал полдюжины кроликов и одного бобра, которого изловил скорее случайно, чем хитростью. На следующей неделе пришлось провести два дня в пещере, глядя на сплошную стену мелькающего снега. Хью отметил Новый год. Это снова навело его на мысли о людях майора, которые празднуют и поют. И Джеми среди них. «Вспоминают ли они обо мне?» – думал Хью.
Тремя днями позже он брел по лесу, перебравшись через три замерзших притока Иеллоустона. Ветер завывал, как неприкаянный дух, а снег кружил все быстрее и гуще. Он почувствовал, что что-то изменилось в атмосфере, но это было не похоже на ту ночь, когда он перед грозой полз по равнине. За пеленой мелькающих снежинок каждая деталь казалась частью чего-то большего; деревья возникали внезапно, словно оторвались от корней и скитались в этом призрачном мире, столь похожем на мир его сновидений, когда он прокладывал себе путь в долину.
Перед ним стоял медведь. Сначала Хью в рассеянном свете, не отбрасывающем теней, показалось, что это ствол дерева. Он был так близко, что можно было потрогать. Вот только его тихое шевеление не соответствовало порывам ветра, а происходило само по себе. Зверь высоко поднял морду, близоруко щурясь от порхающих хлопьев. Хью замер, желудок его болезненно напрягся. Скорее всего это был не гризли, а если и гризли, то совсем молоденький. Различить окраску животного было трудно из-за облепившего мех снега. Наверное, снег точно так же скрывал сейчас бороду Хью. Медведь покачивался, хватаясь лапами за воздух. Он был немного выше Хью, и дыхание его не отдавало гнилью, как у того гризли. От медведя исходил лишь запах мокрого меха.
Ружье застыло в руках. Он нес его заряженным, чтобы быть готовым в любой момент пустить в ход. Хью знал, что может поднять его и выстрелить. Разумеется, если не уложить медведя на месте, он вновь окажется лицом к лицу с раненым и очень разъяренным зверем. Поэтому он просто стоял и смотрел, вспоминая предыдущий случай.
– Я знаю тебя, медведь, – сказал он, – и, возможно, мы что-то должны друг другу, а может, и нет. Я за то, чтобы распрощаться и каждому пойти своей дорогой. А ты как?
Прищурив глаза, медведь поводил носом, затем упал передними лапами на землю, повернул налево и ушел. Он хрустел ветками все дальше, а Хью неподвижно стоял, не веря в удачу. «Ну и ну», – выдохнул он наконец. Потом тоже повернул налево и стал пробираться между деревьями. В ту ночь ему снился медведь, растворяющийся в белизне.
Три дня спустя он стоял вечером на небольшом пригорке, рассматривая частокол у слияния Маленького Большого
Рога и Большого Рога. Смотрел, как над строениями поднимается дымок, вдыхал его аромат. Наконец, он нашел… Ладони неожиданно вспотели, несмотря на холод.