Дикие земли
Шрифт:
Далеко ли еще? Может, там, за ближайшим поворотом? Или в необозримой дали вниз по реке? Он толкал себя вперед, морозный воздух обжигал легкие, темное существо, казалось, начинало настигать, звук его дыхания сливался с дыханием Хью.
Сердце колотилось в груди. Левый бок сводило судорогой. Поднимаясь после очередного падения, он с рычанием обернулся назад.
– Ты не получишь его, – сказал он преследователю. – Если ветер еще не забрал его, он мой.
Ветер был белый и живой. Это было похоже на то, как если бы он бежал под водой или сквозь бесконечную пустоту. Даже постоянный вой
И все же это была жизнь, пустая в самом сердце своей наполненности и наполненная в центре пустоты, она неистовствовала и замирала над ним, она принимала все, что он ей давал – и он полз сквозь нее, чтобы остаться в ней и дать или не дать то, что должен.
– Джеми! – позвал он, не слыша собственных слов. – Держись! Я иду!
И он побежал, как не бегал еще никогда в жизни, но ему казалось, что он стоит на месте. И тогда Хью представилось, что нет нужды возвращаться в тот мир, который он знал; что можно остаться в этом тихом белом безмолвии и познать истинный покой; что он находится в одном из тех духовных мест, о которых иногда рассказывают индейцы.
И тут Хью услышал собственный голос: «Джеми… Я иду!» И вновь побежал по снегу, и холод начал пробираться сквозь мокасины, и ветер опять хлестал и резал, а впереди уже виднелась небольшая рощица, а сквозь нее просматривались зимние типи и дымок над ними. Двое мужчин – индейцы – смотрели в его сторону.
Хью продолжал бежать, каким-то образом сохраняя равновесие, вытянув руки, словно пытаясь ухватиться за что-то, и в конце концов упал на самой границе лагеря, прямо перед ними. Он лежал, тяжело дыша, весь в испарине, вздрагивая от напряжения. Потом вдруг почувствовал, что его осторожно поднимают.
Они говорили с ним, но он не мог выговорить ни слова. Не оглядываясь, он понял, что сзади больше никого нет. Моргнул, протер глаза.
– Джеми, – спросил он. – Джеми здесь? Мальчик?
– Джеми. Да, Джеми здесь, – ответил один из мужчин, все еще поддерживая его за руку. Он смотрел мимо Хью на тропу. – Ты бежал, кровь на лице и на руках. Тебя преследовали враги?
– Да. Нет, – сказал, оглядываясь. – Теперь уже нет. Отведите меня к Джеми.
Другой человек поддерживал его с другой стороны. Они повели его между типи.
– Он… еще… жив? – спросил Хью.
– Может быть, – сказал тот, что слева. – Был жив, насколько я знаю. Он твой сын?
– Нет.
– Друг.
– Был.
Ближе к центру поселения они остановились перед одним из типи.
– Здесь? – спросил Хью.
– Да. Хотя, если он спит, лучше не будить его.
– Нет, я не буду. Я подожду.
– Входи.
Они ввели его в типи, в центре которого горел небольшой очаг, дым от которого выходил через отверстие в потолке. Хью постоял несколько минут, мигая и привыкая к темноте после слепящей белизны.
И тут он увидел лицо. Тонкое и бледное… Почти чужое. Но вот память заставила знакомые черты проступить под маской, и он увидел…
…Джеми возле огня, только лицо, изможденное болезнью, остается страдальческим даже во сне. Хью бросил рюкзак и ружье у входа, обогнул очаг, приблизился, склонился над лежащим юношей. Как тихо,
– Я подожду здесь.
– Хочешь поесть?
– Нет, спасибо. Не сейчас. Просто посижу здесь. Индейцы тихо вышли. Хью смотрел на лицо Джеми. Такое изменившееся и такое знакомое.
– Как это случилось, Джеми? – спросил он. – Лихорадка от плохой воды. Всегда надо кипятить ее. А может,. замерз или не просушился как следует? Черт возьми, Джеми, ты всегда был беспечен. Я пытался тебя учить. А ты никогда не слушал. Нужно ценить собственную жизнь.
Хью сердито фыркнул, наклонился и положил руку на грудь, прикрытую шкурами. Он кивал в такт слабым вздохам, потом приложил ладонь ко лбу мальчика.
– Холодный. Ты холодный и мокрый, Джеми. Как смерть, – сказал он. – Это ни к чему, парень. Думаю, ты не станешь этого делать, – он плотнее подоткнул шкуры. – Тебе надо согреться. Давай-ка, возвращайся и присоединяйся к живым, чтобы мы могли поговорить.
Джеми издал слабый звук.
– Что говоришь? Что ты говоришь, парень? – спросил Хью.
Джеми застонал, и веки его задрожали, но остались закрытыми.
– Ты меня слышишь, Джеми? – спросил он. – Это я, старый Хью.
Брови Джеми вздрогнули, рот напрягся.
– Хью, – повторил Хью. – Я тебя нашел и вот сижу здесь.
– Хью? – прошептал Джеми.
– Точно. Я здесь, с тобой.
Джеми открыл глаза. Несколько раз моргнул и уставился па пего.
– Я умер, да? – спросил он.
– Нет, – сказал Хью. – Ты не умер.
– Но ты ведь умер, значит, и я тоже.
– Я не умер, Джеми. Я выжил после того, как вы с тем парнем бросили меня.
– О черт, Хью! Я не знал! Я…
Хью покачал головой и, наклонившись вперед, прижал палец к губам Джеми.
– Тише! Тебе вредно беспокоиться. Все в порядке. И я в порядке. Теперь я о тебе позабочусь.
– Хью, это должно быть…
– Да все было не так плохо. Отдыхай. Поспи-ка. С тобой тоже все будет в порядке.
Мальчик кивнул, закрыл глаза и вздохнул. Хью сделал то же самое.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
КОЛЬТЕР/ГЛАСС
Сент-Луис, 1812 год.
Шли годы, и Кольтер отдался плавному течению жизни на ферме Среднего Запада. Время, когда он шел, бежал, полз, осталось позади, как и пройденный путь. Он нашел себе невесту на Миссури, Салли из страны, где каждая девушка – Салли, осел на кусочке черной илистой земли, фермерствовал и считал себя счастливым, потому что выжил. С крылечка его домика в Салленс Спринг, неподалеку от слияния Литтл Беф и Биг Беф на южном берегу Миссури, можно было наблюдать за проплывающими шлюпками. Он желал им счастливого пути и ни о чем не жалел. Годы суровой жизни в типи среди кроу отошли в прошлое. Кольтеру хотелось наконец хотя бы чуточку комфорта вместе с женой на этой прибрежной ферме; у них рос сын Хайрам. Старый Дэниел Бун, тоже великий путешественник, был их соседом выше по реке, они любили покурить и поболтать вечерком, оба терпеть не могли ложь и лжецов, и особенно когда их собственные имена упоминались во всяких небылицах.