Дикий цветок

Мичем Лейла

— Мы все осунулись лицами, — возразил Сайлас. — Любой отец, чей сын отправился воевать, волей-неволей похудеет.

— Нам кажется, тебе следует сходить на консультацию к врачу, — предложил Джереми.

— Вудворд врач неважный, а если я отправлюсь к его конкуренту, то вызову разлад в семье. Я хорошо себя чувствую. У меня кое-что другое на душе.

— Мне кажется, что при данных обстоятельствах плантация дает неплохой доход, — сказал Анри.

— Не в этом дело.

— А в чем же? — тихо поинтересовался Джереми.

Сайлас набрал

полную грудь воздуха и задержал дыхание. Мужчины реже доверяют друг другу свои мысли, чем женщины. Они управляются со своими делами без совета и руководства даже самых близких друзей, решают проблемы, храня их в секрете от остальных. Если мужчине нужен совет, он первым делом обратится к жене, но иногда ему нельзя поделиться своими мыслями даже с нею. В таком случае ему следует обратиться за советом к своему закадычному другу. У Сайласа таких друзей было двое. Вот только он не хотел возлагать на них бремя своей ноши. Печаль, подобно полчищу голодных огненных муравьев, съедала сердце Сайласа. Чем его друзья смогут ему помочь? Что посоветуют такого, что облегчит тяжесть сложившегося положения? Сайлас не думал, что сможет описать всю сложность своих страданий даже Джессике. Он виноват в том, что поддержал Томаса в его желании взять в жены Присциллу ради появления на свет того, кто в случае чего унаследует Сомерсет. Научатся ли когда-нибудь Толиверы не делать таких ошибок?

Сайлас с шумом выпустил из себя воздух.

— Дело в моем сыне и невестке, — наконец решился он на откровенность. — Они несчастливы.

— Жаль, — тихо промолвил Анри.

— А в чем дело? — спросил Джереми.

— Они не слишком… подходят друг другу.

Сайлас сделал большой глоток пива для того, чтобы заглушить кисловатый привкус, который в последнее время угнездился у него во рту. В животе урчало. В последние месяцы он напрочь утратил вкус к пище. Алкоголь ударил прямо в голову.

— Когда-то я думал, что Томас и Присцилла — хорошая пара, — добавил он.

— Быть может, у них просто не было времени стать настоящей супружеской парой, — предположил Джереми. — Мальчики сейчас бывают дома не дольше недели, а потом снова идут на войну.

Сайлас попытался улыбнуться.

— Арман и Джереми Младший женаты меньше года, а их жены уже беременны.

— Тебе не хватает внука? — спросил Анри.

— Да, но дело в том…

Сайлас встал и сунул руки в карманы. Черт побери! Либо он изольет кому-нибудь свои чувства, либо они разорвут его в клочья.

И Сайлас заговорил:

— Я знал, что Томас не любит Присциллу, когда они поженились, но мне казалось, что она-то его любит и этой любви хватит на то, чтобы навести между ними мосты. Томас со временем научится ценить ее чувства и отвечать Присцилле взаимностью, полюбит ее, как… я полюбил его мать. Я надеялся, что сын получит несказанное удовольствие, постепенно раскрывая маленькие тайны своей молодой жены, узнавая секреты ее сердца, разума — всего того, что свело меня с ума в Джессике, когда мы поженились.

Эти открытия наполнили мою жизнь смыслом, гордостью и радостью. Я…

— Но Присцилла — не Джессика, — заметил Джереми.

— Нет, вот именно, что нет. — Силы покинули его ноги, и Сайлас вынужден был снова усесться. — За закрытыми дверями души супруги Томаса нет ни милых сюрпризов, ни скрытых желаний, ни тайных страстей. Я уже убедился в том, что Присцилла Вудворд — пустая комната.

— Милосердные святые! — воскликнул Анри.

Сайлас испытывал к самому себе отвращение. Он чувствовал себя предателем, бесчестно разглашающим секреты жены сына, своей невестки, члена семьи. Мужчина покраснел.

— Извините, что разоткровенничался. Мне стыдно за свою несдержанность… за мои чувства…

Анри поднял вверх обе руки.

— Mon ami! Здесь нечего стыдиться. И просить прощения тоже не за что. Чувства не бывают плохими или хорошими. Они такие, какие есть.

Джереми откашлялся.

— Ты чувствуешь себя в ответе за брак Томаса?

— Я его одобрил.

— Но ведь это твой сын захотел на ней жениться, Сайлас. Ты его не принуждал, — сказал Джереми.

— Но без моей одержимости плантацией он, я уверен, не решился бы на это. Томас ради моего спокойствия захотел гарантировать Сомерсету наследника на случай, если…

Сайлас не смог озвучить того, о чем подумал. Он потер рукою лицо — какое же оно у него костистое!

С отчаянием в голосе мужчина продолжил:

— Я не могу спать по ночам. Меня мучает то, что Томас обречен страдать в браке без любви и детей. Сейчас война почти закончена, и есть большая вероятность того, что он вернется домой живым-здоровым. — Сайлас не высказал очевидного: если бы его сын не спешил, то мог бы встретить девушку, которую полюбил бы по-настоящему. — Меня терзает мысль, что Томас совершил напрасную жертву ради Сомерсета.

— И еще раз: это не твое решение, это решение Томаса, — сказал Джереми.

— Я согласен с тобой, — заявил Анри, снова поднимая ладони рук в свойственной французам манере. — Грехи отцов не должны касаться детей. Они еще насовершают собственных грехов.

Толивер слабо улыбнулся.

— Вы пытаетесь оправдать мой грех.

— Искать оправдание нечего, потому что нет никакого греха, — возразил Джереми.

— Я хочу, чтобы Томас был счастлив. Я хочу этого больше всего. Наследие Сомерсета здесь ни при чем.

— Мы знаем, — сказал Джереми, — и если Господь Бог слышит нас, Он тоже знает. Никакого проклятия нет. Ты думаешь о благополучии Томаса, а не о Сомерсете.

— Мы не должны утрачивать надежды на то, что, когда война закончится и Томас и Присцилла заживут вместе, время, мир и совместное проживание помогут решить многие из их проблем, — сказал Анри.

Француз поднял свой стакан. То же сделали Сайлас и Джереми.

— Друзья мои! Выпьем же за возвращение наших мальчиков и их счастливое будущее.