Дикий опер
Шрифт:
– Вы правы. Это квартира не моей сестры. У меня вообще нет сестры. Это гостевой дом моего продюсера, которому я сегодня дала согласие на сотрудничество. Фото, визаж, демонстрация от кутюр. Вы знаете, чем отличается кутюр от прет-а-порте?
– Первое человек с нормальной психикой никогда не наденет, чтобы выйти на улицу, а ко второму будет стремиться, пока жив. Майя, я не готов к этой беседе, – Антон поморщился и сел в кресло. – Вы хотели мне что-то сообщить. У вас пять минут.
Майя допила стакан, отставила его в сторону и быстро пересказала короткую историю. В парафразе минувших событий, имевших место два часа назад, она звучала следующим образом. Уволившись из «Потсдама» и получив расчет, бывшая
Майе к такому своему состоянию было не привыкать. Приехав из убогой деревеньки, расположенной на околице страны, она некоторое время маячила по Тверской между музеями Островского и Немировича-Данченко, пока ее не увидел один из продюсеров конкурса красоты. Так Майя стала «Мисс Тверью», хотя в Твери ни разу не была. Но до конкурса было еще множество случаев, когда ей приходилось вот так лежать в компании множества мужчин. То есть само по себе явление Майю не шокировало, пугало другое – суть разговора.
Ей захотелось обратить внимание следователя на несколько ключевых моментов. Во-первых, ее так никто и не изнасиловал, хотя все предпосылки к тому имелись. Во-вторых, чтобы этого не произошло и в дальнейшем, она должна взять оба чемодана и исчезнуть из столицы.
В-третьих, никогда, даже под самыми изощренными пытками, она не должна вспоминать, как ходила принимать заказ на креветки в триста восьмой номер. То есть, помнить, конечно, должна, ибо отрицать это, при наличии десятка свидетелей, глупо, но вот кто находился в комнате и как выглядел, она помнить не обязана.
И ее, нагую, в окончании разговора напугали окончательно. Быть может, если бы не эта угроза, то на остальное она просто плевать хотела. Ей пообещали скрутить голову, если она хоть раз вступит в контакт с Приколовым.
– Именно со мной? – уточнил Антон.
– Именно, – подтвердила она.
Взвесив все, Копаев поинтересовался:
– Зачем вам нужно было связываться со мной и подставлять себя под удар, вместо того чтобы просто взять два чемодана и уехать?
И он посмотрел на нее, ожидая ответа. Слишком много логики было в его вопросе и мало в ее предыдущем рассказе.
– А они меня все равно убьют, – вдруг ответила она и потянулась к бутылке.
– Тогда им незачем было устраивать стриптиз на снимаемой вами квартире, Майя. Вас бы просто убили.
Она встала, прошла к лестнице, ведущей наверх, и уселась на нижнюю ступеньку.
– Они просто еще не знают того, что меня нужно было не пугать, а убивать.
Антон почесал висок, поморщился и попросил экономить его время.
– О том, что я была с Колмацким, вы знаете. О том, чем мы занимались, вам тоже известно. Но когда Филипп очередной раз отправился в душ, кажется, это было во второй раз, мне захотелось пить. Я проверила бар, но минеральной воды там не оказалось. Номер только что освободился, его прибрали, но еще не приготовили к въезду новых клиентов. И тогда я вынула из кармашка фартука ключ от триста девятнадцатого номера, накинула на себя платье горничной и выскочила в коридор. Прошла в триста девятнадцатый, взяла из бара одну бутылку «Нарзана» и вышла с нею в коридор. И в тот момент, когда я выходила, я услышала шаги. Испугавшись, что меня застанут за неприличным делом, я закрылась в номере и вышла лишь спустя минуту. А когда выходила, услышала: «Ну, проходите, раз так». – «Спасибо». Потом захлопнулась дверь, и я поняла, что это дверь триста семнадцатого
– И что с того? – уже почти засыпая, поинтересовался Копаев.
– А то, – морщась от досады за непонимание следователем ситуации, повысила голос бывшая горничная, – что голос, которым говорилось «спасибо», принадлежал человеку, который в триста восьмом номере выглядел как белое пятно среди кавказцев!
Антон пригладил висок и посмотрел на верхнюю часть витой лестницы. У него стало складываться обоснованное предположение, что его по ней ведут, чтобы он рано или поздно свалился с большими последствиями для себя. Интересно, Майя хорошая девочка? Или ее попросили еще раз сыграть роль девочки с Тверской-Ямской? Дутов мог это придумать. Не вопрос. Если то, что она говорит, игра, то она срежиссирована очень примитивно. Половина ее рассказа, там, где раздевание, похожа на правду. А потом девочка начинает частить в подробностях. «Ну, проходите, раз так…» Она чуть не описалась от страха, что ее застукают на краже бутылки «Нарзана», и при этом сохранила феноменальную способность запоминать детали разговора.
– Если вы не видели человека, говорившего в коридоре с хозяином номера, тогда почему вы считаете, что «бледный» человек вошел в триста семнадцатый номер, а не, скажем, в триста девятнадцатый?
– У вас есть на работе сейф?
– Есть. На нем написано, что при пожаре его необходимо выносить в первую очередь, и ответственный за это я, – мысленно махнув рукой, Копаев дотянулся до бутылки и налил себе добрую порцию виски. – И мне становится жутко от той мысли, как рядом со мною будут падать горящие балки, а я буду нести на спине этот засыпной сейф весом в двести пятьдесят килограммов. Вы хотели провести какую-то аналогию? – И он выпил.
– И вы наверняка знаете, как он скрипит?
– Знаю, – выбрав на блюдце ломтик лимона побольше, он уронил его в рот, как в пропасть. – В марте под моим окном так кричит насилуемая стаей отмороженных котов кошка.
Сравнение ей понравилось, и Антон с иронией заметил, что на собственное метонимическое выражение у девушки фантазии не хватает. Она задумалась, и с характерным для женщины недалекого склада ума выдала:
– А вот дверь триста семнадцатого номера звучит, как… как пискнула мышь, потом – вскрикнул во сне ребенок. Я на третьем этаже знаю, как звучат двери всех номеров.
Антон с сожалением посмотрел на часы. Рассказ девушки мог быть как сенсацией, так и плохо приготовленной кашей-размазней для следователя, не желающего сомневаться в очевидном. Хотя приехал он, во всяком случае, не зря. Во-первых, уже дважды из разных уст был упомянут человек во всем «светлом», во-вторых, подтвердился на практике следственный эксперимент с Дергачевым. За то время, пока Филя Колмацкий мылил ноги, успеть прирезать Резуна можно было вполне.
Это было все, что хотела сообщить следователю Майя. И понять ее он был должен. Бывшая горничная «Потсдама» с этого момента являлась ценным свидетелем, могущем на опознании указать на человека в «светлом» как на лицо, заходившее в номер к губернатору Мирнска за несколько минут до смерти последнего.
Он отправил ее туда, откуда она с трудом выбралась. В родную деревеньку на околице России. Каждые два дня она должна была звонить ему на мобильный телефон и докладывать, что ничего необычного с нею не происходит. Но перед этим, конечно, дал расписаться под текстом в бланке протокола повторного допроса свидетеля. Копаеву было не привыкать заполнять такие бланки на самых неприспособленных для этого поверхностях: на коленях над трупом, лежащим между рельсов, над трупом в туалете, имеющем площадь в полтора квадратных метра. А потому столик, за которым примостился следователь между початой бутылкой виски и блюдцем с нарезанным лимоном, казался просто идеальным рабочим местом.