Дикое поле
Шрифт:
Пространство перед домом уже опустело — только Ероха сидел перед склоном и с размеренностью медитирующего буддийского монаха раскалывал топором чурбак на пластины примерно дюймовой толщины. Щелчок отлетающей пластины — голова поднимается и обозревает пасущееся внизу стадо. Новый щелчок — и снова внимательный обзор.
Мелитиния тоже пропала. Поначалу Юля удивилась, но, обнаружив отсутствие котла, поняла: на реку пошла мыть. Она выкатила прутиком на обрубок доски, коих вокруг недавней стройки валялось в изобилии, несколько
Вскоре в глубине каменной кладки, под высоким сводом, заплясал лепестками маленький костерок.
Тем же способом, угольком, она затопила и вторую печь.
— Простите, боярыня, чем на обед мужиков потчевать?
— Что? — вздрогнула от неожиданности Юля.
— Что на обед варить, боярыня? — повторила во — прос Мелитиния. — Опять кашу?
— Да, — кивнула Юля. А что еще можно сварить, если из припасов только крупы да зерно?
— Ячневую?
— Ячневую.
Мелитиния ждала.
— Ах да, — сообразила Юля. Она направилась в дальнюю, через одну от печи, комнату, куда были снесены мешки с крупами, отыскала нужный, раскрыла:
— Бери.
Смердка отсыпала почти полное сито, снова остановилась, выжидая.
— Что еще?
— На воде варить?
— На воде, — рыкнула Юля. Она никак не могла припомнить, где лежит сало или вяленое мясо, которое можно было бы добавить в кашу, и осталось ли что-либо подобное вообще. Оказывается, ей, помимо всего прочего, нужно еще и кормить своих смердов! Про это Варлам ничего не говорил.
Кухарка уныло кивнула и ушла.
Юля вернулась к печи, некоторое время поглядела на пляшущие языки пламени. Потом решительно поднялась, прошла в спальню, подняла из-под кровати лук, повесила на плечо колчан, легким шагом вышла из дома:
— Мелитиния! За огнем в печах посматривай! Сильного не разводи, но и потухнуть не давай. Неспешно печи прогреться должны.
— Слушаю, боярыня.
— А я к обеду вернусь, тоже лесок ближний осмотрю.
Ближний к усадьбе лес оказался чистым и сухим, из растущих вперемешку ясеня и липы, к которым местами добавлялись низкорослые рябины, усыпанные оранжевыми ягодами.
— Рябины много, зима будет суровая, — машинально отметила Юля, и мысли ее приняли печальный оборот. Зима, холода. Правда, в доме две печки, дров уже хватает: порубленные с дубов сучья лежат огромной кучей и к морозам как раз высохнут. Вот припасов нет никаких. Батовы решили, что на месте проще купить будет, чем на повозках в такую даль везти. А нормальной, мясной еды и вовсе пусто. Скотину с собой, в основном, на развод вели. Даже коровы еще не молочные, хотя уже стельные. Вот будет смешно, если ни одного бычка не уродят.
Она остановилась, прислушалась, потом отвернула от просвечивающей впереди прогалины в гущу леса. На обратной дороге по лужкам пройдет. Авось, хоть зайца вспугнуть удастся. Она шла вперед и принюхивалась,
Впереди опять показалась прогалина, за которой вздымались ввысь десяток выросших плотной кучкой пирамидальных тополей. От него тянулась к дубовой роще полоска низкого ивового кустарника.
— Может, там ручей течет? — заинтересовалась Юля и повернула туда.
От вида гибких ивовых ветвей сразу вспомнились верши, которые ставили на Суйде мужики из «Черного шатуна». Может, попытаться и здесь, на Осколе, такие установить? Хоть рыбы удастся добыть в достатке. Правда, заметные они больно — если кто чужой пройдет, обязательно рыбу попавшуюся стырит. Или рыбнадзор…
Тут Юля спохватилась и тихонько засмеялась: какой рыбнадзор, какой чужой человек? Ведь это их земля. Ее земля! И сейчас она идет по своей земле. Боярыня…
Завтра возьмет с собой Ероху, и…
Тут она мысленно споткнулась: чтобы ставить плетеную вершу, нужно лезть в воду. Раздеваться перед Ерохой она не собиралась. Приказывать раздеться ему — тоже. Ладно, завтра с бабами поставит.
Она услышала шелест и тут же увидела, как от ивовых зарослей скачет, высоко вскинув короткий хвостик, тонконогая косуля.
— Скачи, скачи, — прошептала лучница, вытягивая из колчана пехотную, с широким, почти с ладонь, наконечником. — Рано или поздно остановишься…
Косуля отбежала шагов на сто и замерла на невысоком взгорке, торжествующе оглядываясь на человека: ага, не поймал! Все правильно — охотничий лук только на сто шагов и стреляет. Но в руках у Юли был боевой. Она задержала дыхание, плавно и ровно оттянула тетиву и разжала пальцы. Упруго тренькнула кевларовая нить, и животное упало на месте, перерубленное широким наконечником едва ли не пополам.
Довольная собой, боярыня устремилась было вперед, как вдруг услышала в стороне угрожающее похрюкивание. Она медленно повернула голову и увидела в полутора сотнях метров, под крайними деревьями дубовой рощи, целое семейство: крупного светло-бурого вепря, за ним пару свиней почти вдвое меньшего размера и не менее десятка полосатых, как зебра, малышей.
В голове моментально промелькнули рассказы о том, что ребра кабана срастаются между собой в прочный монолит, который пулей из охотничьего ружья пробить невозможно. Поэтому она медленно, стараясь не привлечь внимание и не спугнуть, извлекла из колчана длинную березовую стрелу с гусиным оперением и узким граненым наконечником, наложила прорезью на тетиву.
— Х-ха!
Стрела вошла в тело на всю длину немного ниже и позади высокого мохнатого уха. Кабан отступил на пару шагов, развернулся, кинулся прямо на охотницу, промчался метров пятьдесят, но тут передние его ноги подломились, он кувыркнулся в траву, тут же вскочил.