Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– За вас, мой друг, и ваше счастливое возвращение в родные края.
– За вас и нашу Мартинику, Ноэль.
– Нашу? Вашу, сын мой, – весело заметил Ноэль. – Думаю, по меньшей мере, половина острова, а может и больше, принадлежит вам. Но не нужно гордиться или краснеть. Пока что вы не виновны ни в дурном, ни в хорошем.
– Я признаю оба утверждения, как и свою фамилию.
– Так говорится. Мне нравится ваша твердость. Откровенно говоря, вы приятнейшим образом меня удивляете, как Д'Отремон… вы Д'Отремон с ног до головы, а возможно, лучший из них.
– Смиренно и без хвастовства я мечтаю заслужить ваши
– Да, Ренато. К несчастью, наш Хуан Дьявол оправдал свое прозвище, печально известное в бедных кварталах города. Не знаю, известно ли вам, что он исчез в тот же день, когда вас отправили во Францию, но мое расследование оказалось напрасным. Долго я не слышал о нем. Потом мне пришлось уехать. Дела работы и семьи направили меня в Гвиану, где я провел несколько лет. Когда я вернулся, ходили слухи. Случилось несколько мелких скандалов. Тогда я поехал повидаться с ним.
– И что? – разволновался Ренато.
– Ничегошеньки нельзя было сделать. Хуан не желал меня видеть и слышать. Мне он ничего не должен, это правда; даже думать нечего. Ведь в действительности я ему не помог, когда он нуждался. Сегодня он хозяин своей жизни, грубый и дикий, как пират прошлых веков. У него есть злополучный корабль, что-то вроде артиллерийского рыбацкого судна. Не знаю, каким образом он добился у губернатора Гваделупе разрешения заниматься незаконными или подпольными делишками, которые сами идут к нему в руки. Временами Хуан подобен землетрясению. Любая потасовка в таверне, вымогательство, скандал в Сен-Пьере – и везде он как-то замешан; но то ли ему везет, то ли он обладает какой-то дьявольской хитростью, но пока что никому не удалось засудить его.
– Невероятно, – задумчиво пробормотал Ренато. – Хуан, Хуан. Подумать только, мой бедный отец…
Не закончив мысль, он встал и шагнул по ветхой комнате, нахмурив брови, упрямый и взволнованный. Педро Ноэль подошел, положил ладонь ему на руку:
– В этом мире не все можно изменить. Ренато, послушайте доброго совета, забудьте о Хуане. Забудьте о нем.
– Откуда ты идешь?
– А? Что?
Намереваясь повесить обратно на стул черную накидку, Айме, захваченная врасплох, застыла и отпрянула от дверей спальни сестры, к которой бесшумно подошла. Она вздрогнула, когда Моника резко подняла голову и схватила за руку, но ей хватило хитрости и изворотливости, чтобы скрыть изумление, и она улыбнулась, придав словам незначительность:
– Я испугала тебя? Думала, ты спишь.
– Это ты испугана.
– Я? С чего бы? Какая глупость, я вошла, чтобы…
– Чтобы оставить мою накидку, уже вижу. Поэтому и спрашиваю, откуда ты идешь. Зачем ее взяла. Ты не ответишь мне?
– Конечно. И незачем так все усложнять. Я иду из сада, где немного подышала воздухом. Я задыхалась несколько часов. Ненавижу вежливые приемы под люстрой гостиной, с мамой и твоим пристальным взглядом, как будто хотела меня испепелить, когда я улыбалась Ренато.
– Никто не упрекал тебя за это, – сурово возразила Моника.
– Как хочешь, спорить не буду. Уже поздно и лучше нам поспать. Вот твоя накидка, и прости, что взяла ее без твоего разрешения.
–
– Ладно, прости, – недовольно извинилась Айме. – Я больше не возьму твоих тряпок. Больше этого не будет. Довольна? Ну, с миром и спокойной ночи. Других монастырь смягчает, а ты стала невыносимой. Еще хуже, чем раньше, хотя и тогда хватало.
– Айме! – упрекнула Моника.
– Спокойной ночи, сестра, – кивнула Айме, удаляясь. – Успокойся и засыпай. У меня нет больше желания спорить.
Моника застыла с черной накидкой в руках, с беспокойством и подозрением глядя ей в след. После многочасовых слезных молений она чувствовала себя спокойней. Ее пальцы ощупывали смятую накидку, холодную и сырую, которая источала острый аромат пляжа, селитры, йода и дикий аромат водорослей; и почему-то подумала о мужском лице, которое увидела сквозь решетки окна, о высоком лбе, дерзких глазах, чувственном рте, и прошептала:
– Этот мужчина, ужасный мужчина. Зачем он пришел в наш дом? Зачем искал сестру? Зачем же, Боже мой?
14.
Резкие шквалы ветра, несущиеся с моря, мотали керосиновую лампу, которая распространяла взмахами крыльев желтоватый свет над головами игроков, собравшихся в таверне порта Сен-Пьер.
– Сдавай карты! Ставлю все на бубновую даму. Почему не идешь? – торопил Хуан грубого мужчину напротив.
– Погоди. Погоди, мой остаток не такой как у тебя. Тебе придется дополнить, – заметил противник.
– Забери остатки. У меня больше нет.
– Впервые слышу, что ты так говоришь, Хуан Дьявол. У тебя нет больше и неоткуда достать?
– Клянусь Сатаной! Я поставил «Люцифера» против твоего корабля! – оживленные лица участников вечеринки еще сильнее склонились над грязным столом, с плохо сколоченными досками, а сильные кулаки яростно сжимались. Они сидели за крайним столом самой гадкой таверны порта – гнездо шулеров, контрабандистов, шлюх и пьяниц. Вокруг стола, где два белокожих человека поставил на кон все, стояли и другие лица цвета гуталина и янтаря, кудрявые головы африканцев и свисающие прямые пряди бронзовых лбов индусов. Негры, китайцы, индейцы, мулаты – закваска Сен-Пьера, горькая и ядовитая пена, которая выносит наверх отходы всех нечистот, все пороки, невзгоды, человеческие вырождения.
– Принимаешь или нет? – настаивал Хуан.
– Мой остаток больше твоего, – упрямо твердил противник.
– Поэтому я уравниваю ставку. Мой «Люцифер» дороже твоей ветхой лодки. Но не важно, я принимаю. Бросай карты! Или испугался и теперь хочешь идти на попятную?
– На корабли нельзя так играть. Надо принести бумаги.
– К черту бумаги! Есть десять свидетелей. Мое судно «Люцифер» против твоей лодки!
Круг еще сильнее сузился. Люди повисали на двух мужчинах, готовых поставить все на грязную карту. Никто не заметил вдалеке приближение изящного дворянина, наблюдавшего за сценой. Молодой, хотя ему было двадцать пять лет, но он казался моложе из-за безбородого лица, светлых и прямых волос, живых и умных ясных глаз рано развитого мальчика. Старый моряк, сопровождавший его, указал на Хуана, и тот приближался, не отрывая от него взгляда.