Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Вы этого не сделаете, потому что Ренато Д'Отремон…
– Я его четвертую за предательство, за идиотизм!
– Ренато ничего не знал! Он даже не знал, что вы существуете.
– Как это не знал, что я существую?
– Никто не знал, что вы существуете в жизни Айме. Я сама не знала!
– Ложь! Мы с вами виделись в лицо.
– И что? Разве могла я предположить, что грязный моряк – любовник моей сестры?
– Значит, следовало предположить!
– Действительно. Теперь вы правы, – горестно согласилась Моника. – Зная ее,
– Что полюбила меня?
– Да! За все ее деяния и за это! Что любит такого варвара!
Пошатываясь, Моника отошла к обочине дороги и прислонилась к стволу дерева. Обессиленная и задыхающаяся, она застыла. Хуан шагнул к ней. Его злость слегка смягчилась, словно новое чувство забурлило с новой успокаивающей силой, и он пробормотал:
– В таком случае, Айме обманула нас всех.
– Именно, – подтвердила Моника сдавленным голосом. – Всех обманула, посмеялась, растоптала наши чувства. Все мы имеем право требовать у нее ответа, как и вы, а Ренато Д'Отремон тем более!
Хуан сжал кулаки и гордо посмотрел сначала направо, затем налево, охватывая взглядом всю землю. Рядом, по правую сторону находилась маленькая долина, переходившая в море, плантации сахарного тростника, завод, крутые склоны, непокорное море; слева – далекая Кампо Реаль, окруженная туманной голубой завесой вечера, цветущая долина, сладостная и плодородная, где высился старинный дворец Д'Отремон. Он возмущенно посетовал:
– Ренато Д'Отремон. У него было все, начиная с детства, все доступно. Но ему оказалось этого мало. Он забрал и отнял у меня первое, что я захотел иметь! Будь он проклят!
Хуан Дьявол стоял в оцепенении, сжав кулаки, стиснув зубы, с таким горьким выражением, такой мучительной гримасой, что Моника де Мольнар растерялась. Только сейчас она отметила в нем огромную перемену и осмотрела с ног до головы, начиная от высоких сапог из блестящей лакированной кожи, до хорошо скроенного сюртука, который безупречно сидел на изящном и крепком теле. Она с удивлением заметила белую рубашку из расшитого льна, золотые пуговицы, подстриженные волосы, чисто выбритые щеки, и то ошеломляющее выражение лица, благородную и глубокую боль, стирающую ярость горящих итальянских глаз. Она видела его другим, молодым и привлекательным, сильным и красивым, и у нее невольно вырвалось:
– Хуан, хотите мы поговорим?
– О чем? Я пришел не говорить, а действовать, отомстить за себя. Только это мне осталось: отомстить за себя вот этими руками. Убить ее кулаками, как шлюху! И его тоже убить!
– Вы сошли с ума? Что дурного он вам сделал? Нечаянно или намеренно что дурного вам сделал Ренато Д'Отремон?
– Нечаянно или намеренно? Не знаю. Пожалуй, ничего. Но тем, что родился и живет, он уже причинил мне вред!
– Тем, что родился и живет? Теперь я не понимаю, – удивилась Моника.
– Естественно. Как вам понять! Вероятно, ему тоже меня не понять.
– Тогда почему вы его так ненавидите? Проклинаете?
– А почему
– Дело не в нем, – увильнула от ответа обеспокоенная Моника. – Это касается всего. Моя бедная мать, робкая женщина, добрая, слабая. То, как вы поступите с Айме, скажется на ее матери, потому что она мать. Вы помните мать, Хуан Дьявол?
– Нет, Моника, – язвительно отверг Хуан. – Не помню. А если бы и помнил, то еще сильнее возненавидел бы фамилию Д'Отремон, проклинал его, питал отвращение, желал стереть его кровь. Да. Стереть его кровь с лица земли!
С безмерной печалью говорил Хуан Дьявол; с бесконечным удивлением слушала Моника. Совершенно другой человек, ничем не похожий на наглого моряка, что спорил с ней у их дома в Сен-Пьере. Было в его боли и гневе что-то благородное и достойное, правильное, чистое и верное, несмотря на ненависть и проклятия; словно он имел право ненавидеть и проклинать, смотреть таким печальным и мятежным взглядом на весь мир. Вопреки всему, Моника восхитилась им… и испугалась. Загадка, скрытая в нем, вырвалась у нее оправданием:
– На самом деле я вас почти не знаю.
– Никто не знает, ведь все равно это никого не интересует. Никого! Я думал, что это волновало женщину, что она меня любит, а все оказалось не так! Я служил ей игрушкой, развлечением, чтобы посмеяться накануне свадьбы с другим. Что ж, теперь мы все вместе посмеемся, а я буду хохотать дольше всех и с большим удовольствием!
– Но почему вы думаете только о ней? Сеньора Д`Отремон больна…
– Сеньора Д'Отремон! – взорвался разъяренный Хуан. – О, святая сеньора Д'Отремон! Она больна? Еще не померла? Хочет прожить до ста лет, пока остальные будут подыхать рядом с ней?
– Хуан, Хуан! – упрекала Моника.
– Хватит уже, Святая Моника, наша беседа и так затянулась.
– Нет, вы не слышите меня. Я не знаю вашу жизнь и историю, не знаю, почему вы питаете злобу к семье Д`Отремон, но что бы там ни было, знайте, Ренато невиновен.
– Невиновен, невиновен, и что? А может он переложил свою вину на другого? Разве фамилия не говорит о благородном или низком происхождении? Не наследуются вместе с ним почести и состояние? А как насчет оскорблений и горя? Но нет… кого волнует прошлое в конце концов?
– И чего вы добьетесь скандалом?
– Я ничего не собираюсь добиваться, мне хватит и того, что я растопчу и запятнаю все.
– А вы не хотите отомстить с большим благородством? В конце концов, на что вы обижены? Женщина принадлежала вам. Потому что любила, не по расчету и безо всяких условий. Полагаю, не по расчету…
– Конечно, расчетом послужила свадебная сделка.
– Тогда вы не имеете права мстить. Это право Ренато Д'Отремона. Вы лишь можете разоблачить ее перед ним, похвалиться тем, о чем мужчина должен молчать. Предать гласности то, что предоставила вам женщина, посчитав, что вы сохраните это в тайне, как настоящий мужчина.