Дикое Сердце 1 часть

Адамс Браво Каридад

– С Моникой? – удивился Хуан.

– Да, Моника, моя свояченица, которая после тебя стала единственной настоящей подругой детства и юности, музой-вдохновительницей на целых пятнадцать лет.

– А почему ты не женился на ней?

– На Монике? – удивился Ренато. – Ну, даже не знаю, почему влюбился не в нее. Она была и есть чудесная. Больше я ладил с ней, чем с Айме, но сердцу не прикажешь. Однажды оно переменило курс, и меня пленило это создание, грациозное и очаровательное. – Ренато улыбнулся своим мыслям, ослепший в своем мечтании, не взглянув на изменившееся лицо

Хуана, которое при упоминании имени Айме зажглось неистовой яростью. – Полагаю, ты не знаешь ее. Сожалею о недомогании, которое помешало мне представить ее, но это скоро произойдет. Я так счастлив, Хуан, беспредельно счастлив. А когда человек счастлив, легко быть великодушным. Я хочу, чтобы это счастье коснулось самого далекого угла моей усадьбы, чтобы самые униженные благословляли имя Айме, думая, что их благополучие пришло с ее появлением, потому что ее любовь сделала меня более человечным и добрым. Тебя это удивляет?

Только теперь он посмотрел на лицо Хуана и удивился его ужасному выражению. На смуглом, побледневшем лице горели огненные яростные черные глаза, губы сжались, и с них чудом не слетела его тайна.

– О чем ты думаешь, Хуан? Ты как будто вспомнил что-то не слишком приятное. Это заметно… Я предложил тебе остаться, даже не спросив ни о чем. Возможно, в твоей жизни есть любовь. Может быть, женщина…

– Будь они все прокляты!

– Хуан! – упрекнул Ренато, и недоумевая, спросил: – Тебя какая-то из них ранила? Тебе не повезло и попалась плохая женщина?

– А какая не плохая?

– Ну, не говори так. Недостойно порядочного мужчины проклинать их всех сразу. Согласен, одни хуже некуда; но другие – само благородство, чистые и невинные, каких только можно найти на земле.

– Ты говоришь о своей Айме?

– Естественно! – резко парировал Ренато и, нахмурившись, сурово взглянул на него; но фраза, готовая слететь с губ Хуана Дьявола, так и не вырвалась наружу. Непонятная внутренняя сила удержала ее. Повернувшись, он увидел Монику де Мольнар и безразлично произнес:

– Твоя свояченица.

– Айме пришла в себя, Ренато, – объяснила Моника. – Она спросила о тебе. Удивилась, что тебя нет рядом.

– Да, конечно. Уже бегу. Я задержал Хуана. Пусть он расскажет о нашей беседе. И проведи его в дом. Я распоряжусь, чтобы ему приготовили комнату для гостей.

Ренато двинулся быстрым шагом к парадной лестнице и вошел в особняк. Глаза Хуана неотрывно следили за ним, пока тот не скрылся, а взволнованная Моника наблюдала за ним.

– Не смотрите так. Я не сказал ни слова и ничего не сделал, – успокоил ее Хуан. – Я позволил вертеть собой по вашему желанию.

– Пусть Бог отблагодарит вас. А что сказал вам Ренато? Как вы намерены поступить?

– Ренато хочет, чтобы я остался в Кампо Реаль на неопределенный срок. Он предложил мне должность управляющего усадьбой.

– Но ведь вы отказались, Хуан. Правда? Не можете принять это предложение. Вы должны сегодня же уехать! Вы же видели, как ваше появление сказалось на Айме.

– Обморок очень помог. Как удобно и своевременно! Мир устроен для женщин…

– Она не притворялась. Ваше появление

поразило ее, как молния. Она в отчаянии, на грани безумия и мучается, как на дне преисподней. Она не знала, что вы вернетесь.

– И заставила меня поклясться столько раз? Пусть не лжет! Она не сомневалась, что крепко меня держит, а я сумасшедший и влюбленный, как идиот, пошел ради нее на все! На все, да, на все! Знаете, каково это? Я сотню раз на день рисковал своей жизнью! И ради чего? Зачем? Дабы сдержать свое слово, подойти к ней в одежде кабальеро, удовлетворить ее желания, идти с ней под руку на людях, соблюдая то, что вы называете религией, семьей, приличиями.

– Хуан, сжальтесь. Вы сумели промолчать. И удалитесь молча. Уверяю вас, Айме плачет кровавыми слезами.

– На руках Ренато, – беспредельно горько закончил Хуан.

– Не думайте об этом. Прошу…

– Хватит просьб! – оборвал Хуан. – Не думайте, что тронете меня своими мольбами и слезами. Я не такой чувствительный, как Ренато, и не настолько счастлив, чтобы проявлять великодушие. Наоборот, я настолько несчастлив, что могу ненавидеть даже небесный свет, воздух, которым дышу, землю, на которой стою. И я не отказался от мести!

22.

– Айме, жизнь моя, что случилось? Почему ты плачешь? Тебе плохо?

– О, оставь меня!

– Прости, но я не понимаю. Моника передала, что тебе лучше, и ты позвала меня.

– Что знает эта дура?

– Твоя сестра дура? – удивился Ренато, глубоко пораженный выпадом жены.

– Дура, глупая склочница! Когда же она уедет в свой монастырь и оставит нас в покое?

– Айме, думаю, ты вне себя и лишилась рассудка. Почему? Что стряслось?

– Что она рассказала тебе?

– Она ничего не рассказывала и ничего не должна рассказывать. Это ты меня расстроила. Почему ты так отзываешься о сестре? Нелепо так относиться к ней, когда она настолько благородна, заботлива и нежна с тобой.

– Бедная Моника! – вздохнула притворно Айме, которую успокоили слова Ренато.

– Теперь ты сочувствуешь ей?

– Просто я сама иногда не ведаю, что говорю.

Она вытерла слезы и постаралась успокоиться. Она ненавидела Монику. Да, ненавидела, и злоба горькой пеной поднималась к губам. Но заметив жесткое, суровое, серьезное выражение Ренато, она хитро дала задний ход. Наблюдая за ним, в голове ее сверкнул безрассудный план, подобно надежде, и она вновь спросила:

– Моника не рассказала о моем обмороке?

– Да, жизнь моя, сказала, что ты страдаешь от обмороков. Тебя беспокоит, что она сказала? В этом нет ничего особенного. Кроме того, она успокоила нас. Понимаю, что ты чувствуешь, тебя беспокоит и унижает мысль о болезни. Но любовь моя, какая глупость! В этом нет ничего такого. Все мы чем-нибудь болеем. Ты чудесная и совершенная. А это небольшое недомогание мы подлечим, а если не вылечим, не важно. Моя любовь навсегда и во всем, в счастье, страдании, в здравии и болезни. Я всегда буду любить тебя, как гласит протестантский обряд: пока смерть не разлучит нас!